Право хотеть
Шрифт:
Съемку назначили на полвторого ночи. Вместо павильона Сторицкий решил снимать в тюрьме — натуральной темнице черт знает какого века постройки, до сих используемой местными полицаями для протрезвления пьяных водителей. По такому поводу, конечно, всех алкашей выселили, а Катю — вселили.
За три часа до начала съемок. Еще до того даже, как выставили свет. Чтобы вжилась в роль, приказал Сторицкий. Вошла в образ. Посиди, подумай, представь себя на месте Гретхен. Завтра тебя казнят, а тут приходит твой любимый мужчина в компании с бесом
Сторицкий запер дверь, спрятал ключ в карман и ушел, а Катя осталась. Одна, на жесткой деревянной лавке. В тюрьме.
Гретхен была идиоткой, решила Катя где-то через полминуты. Променять жизнь на райские кущи? Ну уж нет. Я бы на ее месте удрала вместе с Фаустом и Мефистофелем. На белой яхте навстречу закату. И чтобы тепло всегда, а не два месяца в году.
Но для белой яхты надо будет сыграть эту идиотку. Напрячься, разреветься и сыграть.
— Гретхен!
От шепота Глинина Катю пробрал мороз по коже.
— Фауст? — спросила она тоже почему-то шепотом.
— Да, любимая! Я пришел за тобой!
Из тени выступила массивная фигура с растрепанной гривой седых волос. Откуда он здесь взялся?! Где Сторицкий? Где помреж? Звукооператор, осветители, гримеры? Где все?! Я что, проспала начало съемок?
— Я убежал от них, — прошептал Савва, прижимая лицо к решетке. — Сбежал из проклятого ящика, от иголок и таблеток, что делали меня глупцом. Сбежал от негодяя, который заставлял меня не видеть камеры, софиты, людей вокруг. Он заколдовал меня. Отвел мне глаза. Это все было враньем! Наша с тобой любовь, милая Гретхен — всего лишь представление для забавы плебса!
Катя потрясенно молчала.
— Я больше им не позволю над собой издеваться, — продолжал Глинин. — Я, доктор философии Иоганн Фауст — не паяц! Я заберу тебя. И мы уедем. Навсегда. Будем только ты и я, моя Гретхен!
В руках у Саввы появился ключ, клацнул замок. Ржаво заскрипела дверь.
— Я обманул самого Мефистофеля! Они никогда не найдут нас!
Глинин… нет, Фауст вошел в камеру, обнял Катю и сжал ладонями ее лицо.
— Моя Гретхен, — прошептал он. — Моя Лаура. Моя Жозефина. Моя Клеопатра… Я отдам душу дьяволу, чтобы быть с тобой!
Он окончательно сошел с ума, поняла Катя. Сейчас он меня убьет.
— Да, — сказала Катя. — Да, любимый. Мы всегда будем вместе.
Фауст шарахнулся назад, торжествующе вскинул руки:
— Остановись, мгновение, ты прекрасно!
Он произнес эту реплику из сценария, и в ответ раздался голос свыше:
— Стоп, снято! — рявкнул Сторицкий в мегафон.
Взгляд Фауста на секунду стал испуганным, а потом помутнел, глаза его закатились — и Савва Глинин упал навзничь.
Подбежал Агнер, пощупал пульс, приподнял веко, пожал плечами.
— Кататонический ступор, — сообщил он. — Как я и предсказывал. Неизбежно при таких дозах.
— Главное, что успели снять, — довольно прогудел Сторицкий. — Надеюсь, света хватило. Ты уж
Из тени выходили члены съемочной группы — одетые во все черное, с ручными камерами и пушистыми микрофонами на длинных стержнях. Кто-то притащил носилки. Санитары унесли Глинина. Кате подали стакан воды. Зубы девушки выбили дробь об стекло, но после пары глотков ей полегчало.
— И что теперь будет? — чуть заикаясь, спросила она.
— Все. Теперь у тебя будет все, — хищно ухмыльнулся Сторицкий. — Ты стала последней партнершей великого Глинина. Слава и деньги, моя дорогая. Слава и деньги!
Режиссер снял берет с петушиным пером, обнял Катю за плечи и проревел басом:
— Съемки окончены! Всем спасибо, все свободны!
Рецензии были разгромными. Критики разнесли «Фауста» Сторицкого в пух и прах. Скомканная кульминация. Оборванное повествование. Невнятная мораль. Сумбурная игра Мышкиной. Плохая операторская работа…
Но все это не имело ни малейшего значения. Все эти придирки перечеркивал один простой и понятный даже самому тупому зрителю факт: «Фауст» — это последняя роль Саввы Глинина.
Того самого.
Великого Саввы.
История о том, что актера увезли прямо со съемочной площадки в больницу — «гений так вжился в образ, что не смог из него выйти!» — облетела всю желтую прессу еще до премьеры.
Сборы получились колоссальные. Каждый олигофрен считал своим долгом увидеть на большом экране, как взаправду погибает Савва. Сторицкий купил дом в Ницце. Катю завалили сценариями и предложениями сниматься, и ей пришлось нанять Агнера для защиты ее интересов.
На Московский кинофестиваль они приехали втроем: Сторицкий, Мышкина и Агнер. Приехали, как и мечтала когда-то Катя в обшарпанной общаге, на длинном белом лимузине, с непременной бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Платье у Кати было от Диора, белое, до пят, со смелым разрезом и декольте.
Втроем вышли на красную ковровую дорожку, Сторицкий чуть в стороне, Агнер вел Катю под руку. Агнер оказался хорошим агентом, зубастым и пронырливым. В постели он тоже проявил себя неплохо, вот только пил с каждым днем все больше и больше…
Но это неважно. Мало ли будет агентов у восходящей звезды экрана?
Они шли под возгласы ликующей толпы, махали руками, раздавали автографы, улыбались камерам, говорили какую-то банальную чушь в микрофоны, и Катя была по-настоящему счастлива.
Момент ее триумфа не смогла испортить даже Сафьянова, с которой Катя столкнулась в уборной. Марго, чей сериал «Девчонки Космо» закрыли после первого сезона, выглядела потасканной и помятой. Бархатное платье от Шанель — из коллекции прошлого сезона, не иначе как на распродаже купила, язвительно подметила Катя, тонна косметики не в силах скрыть мешки под глазами, и газовый шарф, тщательно обмотанный вокруг шеи.