Право на одиночество
Шрифт:
Антон… Наверное, если бы не его поддержка, я бы впала в уныние. Я ничего не рассказала ему, но этого и не требовалось – друг безошибочно понял, что с его пчёлкой что-то творится.
Я была обижена на Громова. Обида – единственное слово, которым я могла бы назвать своё состояние. Почему он уехал, не сказав не слова? Хоть бы предупредил! И к чему была эта вечерняя сцена?
Я не так глупа, чтобы отрицать очевидное – если бы Громов проявил настойчивость, то я вряд ли устояла бы перед искушением… Несмотря на все свои убеждения…
Эта
Понимание пришло тупой и резкой болью в затылке, словно меня ударили большим камнем по голове. Я вдруг осознала, что мне уже почти плевать на Алису, на жену Громова, мне плевать на всё – я просто хочу, чтобы этот мужчина вернулся в мою жизнь. И… я хочу быть его женщиной.
Эта мысль меня настолько ужаснула, что решение пришло внезапно. И за несколько дней до возвращения Громова я тоже написала заявление на отпуск. На весь август. Королёв, увидев его, вопил долго и громко, но в конце концов, устало махнув рукой, изрёк:
– Ладно, ты три года в отпуске не была, сходи уж. Только отдохни нормально, чтобы вернуться к работе свежей и бодрой.
Вот так я, без ведома своего непосредственного начальника, ушла в отпуск до самого сентября. И моей целью был вовсе не отдых. Я хотела вытравить из своего сознания – и заодно из подсознания – мысли о капитуляции перед Громовым. Мне нужно было убедить саму себя в том, что не стоит ради мимолётной связи поступаться своими принципами, да и рушить чужую семью тоже…
Рассуждая таким образом, я передала все свои дела Светочке и, попрощавшись с коллективом до осени, шагнула за порог издательства.
Куда пойти? Что делать в ближайший месяц?
И – как всегда, в самый нужный момент, – мне позвонила Аня.
– Слушай, – начала я, только взяв трубку, – ты очень вовремя. Можно мне пожить у тебя? Вместе с Алисой. Пожалуйста!
Я знала, что она согласится. Иначе просто не могло быть.
Это был месяц безделья. Аня, узнав, что я в отпуске, тоже решила написать заявление и составить мне компанию в ничего-не-деланье. Точнее, мы делали, но только то, что доставляло удовольствие.
Просыпались рано утром и шли в парк, кататься на велосипедах. Потом возвращались и завтракали, смотрели кино, болтали, опять шли гулять, обедали в местных кафешках, а вечером…
За этот месяц я так находилась в ночные клубы, что возненавидела их лютой ненавистью. Но отказать Ане просто не могла. Поэтому терпела и громкую музыку, выбивающую похоронный марш на моих ушах, и табачный дым, и её странных друзей. Эти друзья громко гоготали и обсуждали футбольные матчи, компьютерные и ролевые игры. Я вежливо улыбалась и терпеливо ждала, когда очередная экзекуция подойдёт к концу.
Я прекрасно понимала, что Аня в первую очередь хочет меня кому-нибудь сосватать, но… в общем, успехов подруга не достигла. Зато она сама пару
Но я не высказывала эти мысли подруге, справедливо полагая, что каждый человек волен сам делать выбор. И поступать так, как ему хочется. Особенно если речь идёт о его собственной судьбе… Никто ведь никого не насиловал.
Что же касается Громова… Я о нём просто не думала. Сначала, безусловно, я изредка вспоминала его, особенно перед сном. Но потом… Аня и её выходки выселили из моего сознания все посторонние мысли. Единственное, на что я была ещё способна, – это письма Антону, даже разговаривать с ним дольше пары минут не получалось. Кое-кто начинал нетерпеливо приплясывать и вопрошать: «Ну, долго ещё ты будешь лясы точить?» В такие моменты мне хотелось обзавестись чугунной сковородкой. Ну, или на худой конец взять в руки большой половник или скалку…
Однако на последней неделе отпуска ко мне вернулся страх. Я с ужасом думала о том, как вернусь в «Радугу», как вновь увижу своего начальника, как… Только бы он не брал меня больше за руку! Только бы не подходил близко! Только бы…
Видя моё состояние, Аня хмурилась и пыталась меня растормошить с помощью вечерних возлияний и поездок за город, по грибы. Как ни странно – помогало. И моё решение – не изменять себе ради мимолётной интрижки – становилось всё твёрже день ото дня.
Август пролетел так, как будто он был не месяцем, а днём. И в последний день лета, переехав от Ани в свою квартиру, я обновила батарейки в «вечной свече», прошептав:
– С днём рождения, отец.
Он улыбался мне со снимка такой знакомой улыбкой, которая при жизни была ещё ярче. Если бы не… если бы не я, в этот день ему исполнилось бы 55 лет.
И я закрыла глаза, погружаясь в самое главное воспоминание о папе – такое же яркое, как глаза и улыбка мамы, и такое же тёплое, как южное море в летний день.
Я стояла посреди залитой солнцем лесной полянки. Мне девятнадцать, лето выдалось удивительно урожайным на грибы, и папа взял меня с собой за город.
За прошедшие два часа мы с ним набрали почти по полной корзинке белых. И сейчас я стояла, подставив лицо под летнее солнышко, наслаждаясь его ласковыми лучами.
– Смотри, какой белый, Наташа! – позвал отец, приближаясь ко мне с грибом в правой руке. Это был большой боровик со светлой шляпкой и толстой ножкой, настоящий красавец.
– Ух! – выдохнула я, забирая гриб у папы и с восхищением его рассматривая. Сбоку налип коричневый дубовый листочек, и я осторожно счистила его.
– Пойдём покажу, где я его нашёл, там наверняка осталось и на твою долю, – засмеялся отец.