Правосудие в Калиновке
Шрифт:
Еще бы, — мелькнуло у меня, — раз теперь оно течет вспять…
***
Я не литератор. Сочинения — не мой конек, так что мне довелось попыхтеть, описывая случившееся с нами с тех пор, как я на набережной у корпусов «Морского бриза» в последний раз обнял жену и дочь. Звучит банально, но, кажется, прошла целая вечность с тех пор. Мне вовсе не хотелось переживать заново события позапрошлой ночи, но не было выбора. За час, понадобившийся мне, с меня сошло десять потов, я исписал десять страниц и столько же, если не больше, скомкал и отправил в корзину.
Пока я трудился, прапорщик, вместо
— Сергей Николаевич?
— Я?
— Так как женщину, которая с вами в машине была, зовут?
— Пугачева Ольга Владимировна…
— А в девичестве, раз вы в школе вместе учились?..
— Колесникова Оля…
— Так… — протянул Терещенко, и я буквально почувствовал, как хочется ему снова погрызть шариковую ручку, да только она была у меня в руках. — Похоже, по части личности вы нас не обманули… — С этими словами заместитель прокурора Калиновского района взялся за нос. Вид у него стал, как у человека, избавившегося от одних сомнений, но лишь затем, чтобы его принялись глодать следующие и, таким образом, он сам не знает, радоваться ли ему.
— Как она? — воспользовавшись случаем, спросил я.
Прокурор, отвлекшись от раздумий, поморщился, вероятно, разглашать подобные сведения, не полагалось. Потом решился, плюнул на формальности.
— Приходит в норму…
— Где она?
— Тут, — прокурор вздохнул. — В безопасности и под надзором специалиста.
— Могу я ее увидеть?
Он покачал головой.
— Пока — нет…
— Почему?
— Потому, что мы с вами еще не разобрались, — сказав это, Терещенко придвинул к себе исписанные мной листки. Решив, что мне не стоит ему мешать, попросил сигарету у седовласого прапорщика. Курить хотелось так, что, как говорится, уши пухли, а, заместитель прокурора, как назло, оказался некурящим. Прапор, выудив из кармана начатую пачку «West», поколебавшись, бросил мне ее целиком вместе с коробком спичек. Экая, по сути, безделица, за которую я, не колеблясь, отдал бы сейчас полцарства, если бы у меня оно только было.
— Кури, — великодушно молвил прапорщик.
Я, естественно, немедленно последовал его совету. Окутался дымом, будто паровоз, топку которого перегрузили отсыревшим кардифом. Пока я жадно впитывал никотин, благодаря седого прапорщика за неслыханную щедрость, заместитель прокурора углубился в чтение. Кажется, оно поглотило его с головой, он проглотил мою повесть страницу за страницей на одном дыхании, как хороший детектив. Периодически его брови взлетали в гору, три или четыре раза он то недоверчиво, то в замешательстве вскидывал на меня
— Что ты скажешь?
Прапор пожал плечами. Этого ему, вероятно, показалось мало, и он сдвинул фуражку на затылок.
— Это ни в одни ворота не лезет, Станислав Казимирович…
— А я тебе, о чем… — прокурор потер скулу. — С таким свидетелем нас с тобой засмеют, к чертовой матери, а потом еще и турнут, с волчьими билетами в зубах.
Прежде чем я успел задаться вопросом, что же такого комичного он нашел в моих показаниях, Терещенко, одарив меня взглядом орнитолога, обнаружившего редкую букашку, спросил:
— Значит, вы утверждаете, что бандой, которая на вас напала, руководил капитан милиции Репа?
Я именно так и написал, зачем он решил переспрашивать? Кивнул.
— И описать его сможете?
Не было ничего проще, физиономия гнусного оборотня в погонах будто стояла перед глазами.
— У него ж удостоверение Репы было. И пистолет… — вставил свои пять копеек прапорщик. — Номера совпали — монета в монету.
— Положим, пистолет в девяносто седьмом так и не нашли, как я понял из материалов дела, — скорее, размышляя вслух, нежели, обращаясь к прапорщику, проговорил заместитель прокурора Калиновского района.
— А трубка? — вполголоса напомнил прапорщик. — Сейчас ведь такую, Станислав Казимирович, днем с огнем ни на какой барахолке не найдешь.
Терещенко потянулся за массивным мобильным телефоном, добытым мной у Ханина. Подбросил в руке. Перевел взгляд на меня.
— По этому телефону, значит, разговаривали с Репой, так?
Мне оставалось опять кивнуть, я ведь не обманывал. Правда, никому, кроме Репы, мне тогда дозвониться не удалось, что да, то да. Я еще назвал зону покрытия (в пользу того, что она есть, свидетельствовали изображения антенок на цифровом диске) зоной отчуждения, отгороженной от прочего, нормального, не гипертрофированного мира непроницаемой, и, одновременно, невидимой стеной, и меня стало подташнивать от этого сравнения.
— Вы мне не верите?
— А вы сами верите тому, что твердите?! — немного нервозно осведомился заместитель районного прокурора.
— Но я звонил, — промямлил я, лихорадочно соображая, какого лешего он прицепился к этому чертовому телефону, звонил, не звонил, какая такая принципиальная разница?
— Может, продемонстрируете, каким образом? — спросил Терещенко, вручая мне трубку.
Взяв телефон, я нажал несколько кнопок, но прибор молчал, причем, судя по виду, не первый год. Резко отодвинув стул, прокурор перегнулся через стол, выдернул трубку из моих рук, начавших вибрировать в предвкушении чего-то нехорошего, очередной неприятности, скажем так.
— Звонили, значит?! — воскликнул он. — Интересная у нас ситуация получается, Журавлев! — Ногтем мизинца отщелкнул заднюю крышку, выковырял аккумуляторную батарею, позеленевшую от выделившейся с годами кислоты. Не требовался диплом о высшем техническом образовании, чтобы сообразить — и источник питания, и контактная группа давно и безнадежно окислились, словом, пребывают в нерабочем состоянии. По этому телефону никто не звонил, ни вчера, ни в ближайшие несколько лет, как минимум. Если только его умышленно не окунули в кислоту.