Правосудие в Калиновке
Шрифт:
— Это моя больная, — буркнул доктор. — Я договорился с коллегами, надеюсь там, — он махнул на запад, куда уходила дорога, — ей смогут помочь. У нас такой возможности нет.
Слегка подавшись вперед, прапорщик оперся запястьями о кромку окна.
— Смотрю, водитель у вас новый…
Меня бросило в пот.
— Лицо незнакомое, — продолжал прапорщик, словно размышляя вслух. — Не видал вас ни разу в городе. Вы не из Калиновки, верно?
Я пару раз открыл и закрыл рот, просто не представляя, что сказать.
— Глафиры Ивановны племянник, —
Я почему-то подумал, речь о медсестре, которую я сначала захватил в заложницы вместе с Афяном и обоими бандитами, старым и молодым, а потом заставил хорошенько поработать скотчем. Метрах в десяти впереди толстый румяный сержант махнул водителю автопоезда, мол, езжай уже, пока я добрый, и тот впорхнул в кабину, вероятно, радуясь, что дешево отделался. Милиционер поспешил к нам, решительно поправляя портупею с тяжелой кобурой.
— Вы нас не задерживайте, пожалуйста, — попросил Афян тоном, каким принято отдавать распоряжения. — Нам человека доставить вовремя надо.
Прапорщик ответил мрачным, чтобы не сказать, враждебным взглядом, вернулся ко мне.
— На права ваши можно взглянуть?
— А как же, — откликнулся я и слегка вибрирующей ладонью полез за солнцезащитный щиток, где водители зачастую держат документы, а, параллельно, силясь понять на ходу, что же такое происходит? Я сомневался, будто прапорщик с Афяном ломают комедию персонально для меня, чересчур это было бы сложно, прямо как в киношных детективах. А коли так, вероятно, не все было у Дока схвачено и подмазано на том уровне, как я раньше думал. Значит…
За щитком не оказалось ничего, кроме пыли. Я нырнул в бардачок, громко бормоча про память, с которой что-то стало, точно, как в песне Фрадкина на стихи Рождественского. Тем временем отпущенный «КамАЗ» отчалил. Миновал кольцо и, выбросив на прощание, немедленно прибитое дождем облако недогоревшей соляры, покатил на запад, в сторону родной «КалиХворнии», как, по аналогии с автомобильными номерами серии КХ, киевляне порой называют всю киевскую область. В шутку, естественно.
Второй милиционер составил компанию прапору, приветливо кивнул доктору.
— Здравия желаю Артур Павлович.
— Здравствуйте, Вася, — вежливо отозвался Афян.
— Нарушают, Сергей Николаевич? — почти весело осведомился сержант. Прапорщик, не приняв его шутливого тона, продолжал глыбой нависать надо мной:
— Так что с правами, водитель?
— Черт их знает, куда-то запропастились, — сокрушенно признался я.
— Запропастились, значит? А с путевкой у вас как?
— Да ладно вам, Сергей Николаевич, — вступился розовощекий сержант. Он продолжал улыбаться. Как ни странно, от этого его лицо не казалось добрее.
— Что значит, ладно, Василий?!
— Да свои ж мужики, Николаич, — вступился за нас сержант.
Вот это новость, — мелькнуло у меня. Дело принимало совершенно неожиданный оборот.
— Может,
— Дверь отомкните, — приказал он Афяну.
— Нет, это переходит всякие границы! — взорвался Артур Павлович. — Я, кажется, сказал, мы везем больную в клинику. А вы нас задерживаете!
— Дверь, — упрямо повторил прапорщик. — И сопроводительные документы давайте сюда.
— Да по какому праву?! — взвился Афян. — Я сейчас же свяжусь с вашим руководством…
— Нет, правда, Серега, ты чего завелся? — примирительно начал розовощекий сержант. Вместо того чтобы прислушаться к коллеге, прапорщик потянул дверь на себя, она со скрежетом подалась. Он заглянул внутрь, склонился над Ольгой. Ее лицо казалось восковым.
— Молодая, — произнес прапорщик одними губами, скорее для себя, чем для нас.
— Да пускай себе едут с Богом, — подал голос розовощекий сержант.
— Когда им понадобится адвокат, будут знать, к кому обратиться, — фыркнул прапорщик. В следующее мгновение Ольга подняла веки, уставилась на нависшую фигуру в кителе и погонах полубезумными глазами, и заголосила. Издала такой душераздирающий вопль, что прапорщик, отшатнувшись, врезался затылком в потолок и начал оседать, схватившись за ушибленное место. Продолжая вопить, Ольга ринулась к выходу. Сержант, машинально выбросив вперед руку, поймал край простыни и сдернул ее, как драпировку со статуи. Секунду или две мы вчетвером, как зачарованные, наблюдали за ее удаляющимися розовыми ягодицами, первым опомнился прапорщик.
— Эй, женщина, стойте!! — крикнул он, а затем повернул ошеломленное лицо к доктору. — Током ударило, говоришь?! Василий, а ну, за ней! Живо!
Мы все высыпали на дорогу. Я впопыхах выронил пистолет, и он со скрежетом полетел по асфальту. Заметив оружие, прапорщик рванул из кобуры свое так быстро, словно ожидал чего-то подобного. Передернул затвор.
— А ну, ты, племянник Глафиры Ивановны, или как там тебя, руки на капот, живо! — Судя по высокому тембру голоса, он был готов застрелить меня, не колеблясь. Дергаться не имело смысла, я бы немедленно схлопотал пулю.
— Доктор, вас тоже касается, — добавил прапорщик, хлопая меня по карманам, — А теперь руки за спину, бегом!
Афян попытался качать права, прапорщик и слушать не стал. Пока мы с Доком стояли в позе физкультурников, собравшихся отработать наклоны, и скрюченных за этим занятием жесточайшим приступом остеохондроза, толстый сержант гонялся за Ольгой. Если бы в ее действиях присутствовал хоть какой-то смысл, она бы, я думаю, легко улизнула от этого неловкого деревенского увальня. Но, похоже, Ольга действовала как лунатик. В конце концов, милиционер настиг ее и подставил ножку. Ольга растянулась в грязи. Сержант повалился сверху. Затем, сграбастав ее в охапку, потащил обратно, к микроавтобусу.