Правосудие в Калиновке
Шрифт:
— Ты еще хочешь кофе? — голосом мученика сподобился осведомиться прокурор и громко икнул.
— Ты, бхххх, захочешь, как проблюешься, — предрек Огнемет. — Держи его так, чтобы меня не обрыгал, — добавил он, обращаясь к телохранителю. — Пошли, бхххх на ххх, в его кабинет.
По дороге на второй этаж, как и следовало ожидать, Павла Ивановича вывернуло на изнанку.
— Бхххх! — выкрикнул тащивший прокурора горилла. Ему тоже досталось.
— Потом оботрешься! — пролаял Огнемет. — Не растаешь, бхххх на ххх! Давай, живо найди у него ключи, времени в обрез!
Их поиски слегка затянулись, пока горилла обшаривал прокурорские карманы,
— Нашел третьего? — скользнув по оборотню коротким злым взглядом, спросил Огнемет.
— Так точно, Леонид Львович, — отдуваясь, доложил милиционер. Он явно запыхался. — Еле выковыряли…
— Из старой шахты?!
Я не уловил вопросительных интонаций, что же до адреса, который он упомянул, то меня буквально окатило потом. Похоже, я таки встретил человека, который кое-что знал о Подземелье Магов. Только мне расхотелось расспрашивать. Кого угодно, но только не его. Да и вряд ли он стал бы отвечать. Такие люди не склонны проливать свет на что бы то ни было, напротив, они притягивают мрак. А может, и источают его.
— Из нее, — кисло подтвердил Кузьмук.
— Предупреждал я вас, козлов, чтобы больше туда не совались?
— Так ведь я Михеичу не указ, — бледнея, оправдывался милиционер.
— Мертвый? — проскрипел Огнемет.
Сначала, я подумал, речь о зловещем капитане Репе, и ошибся. Они говорили о Пугике. Я представил изувеченное тело друга, каким видел его на берегу подземной реки.
— Мертвее мертвого, Леонид Львович, — заверил Кузьмук.
Мне показалось, изуродованную скулу Огнемета на мгновение свела судорога, но возможно, то была игра теней. Обман зрения из-за солнечного сета, который хлынул в дверной проем из кабинета — Огнемет как раз распахнул дверь. За широким панорамным окном зарождался новый день. Солнце, оказывается, уже вынырнуло из-за холмов на востоке. Правда, час был ранний, солнечные лучи падали под острым углом, тени оставались длинными, густыми, а сам пейзаж — безжизненным, холодным, марсианским. Я сощурился с непривычки, как крот, которого вытащили на поверхность. В камере, где я дожидался своей участи, окна отсутствовали, в стенах коридоров и лестниц, которые мы преодолели, поднимаясь наверх, тоже.
— Шевелись, бхххх на ххх, — прорычал Огнемет, втаскивая меня за шиворот в кабинет.
Шагнувший вслед за нами прокурор споткнулся о порог и едва не растянулся на полу, буквально повиснув на руках у гангстера, которого минутой ранее облевал. Тот крякнул от натуги. Огнемет, выругавшись, указал на роскошное кожаное кресло под большим портретом президента Пьющего в вычурной рамке. Лицо Пьющего было традиционно печально, задумчиво и основательно подретушировано.
— Усади этого недоумка, чтобы перед глазами не мельтешил, или я, бхххх на ххх, за себя не ручаюсь! Пххххх! Через три часа тут яблоку негде будет упасть, а это чучело надралось и вырубилось. Где, бхххх, кофе, о котором Пашка трепался внизу?!
— Сейчас сделаем, Леонид Львович, — засуетился один из заплечных дел мастеров.
— Ты, бхххх, — Огнемет обернулся ко мне, — давай, короче, садись и строчи, как кореша своего зххххххх, а потом и мусора. И, бхххх, водилу, кстати, помянуть не забудь.
Я хотел спросить его о гарантиях для Ольги, потом решил — это абсолютно бессмысленно. Ольгу увезли, я подслушал, куда, благодаря, держитесь, не падайте, металлическому каркасу от тюремных нар, превратившемуся в принимающую антенну. На остров в Лимане, который кто-то из них, то ли Огнемет, то ли накачавшийся коньяком прокурор, в разговоре между собой назвал Черепашьим. А еще, я нисколько не сомневался, что ей оттуда без посторонней помощи не вырваться. И, единственным, кто был способен ее оказать, по крайней мере, вовремя, был я. Впрочем, способен ли? Последнее было под вопросом.
— Время пошло, — предупредил Огнемет.
Я, избегая резких движений, продемонстрировал ему запястья в наручниках.
— Сними, — приказал Огнемет одному из своих бойцов. Тот с виноватым видом развел руками.
— Ключи у меня, — подал голос капитан Кузьмук. — А кофе — в приемной, в шкафчике у секретутки Павла Иваныча…
— Так чего ты, бхххх на ххх, ждешь?! — вызверился Огнемет.
Готов держать пари, в присутствии Леонида Львовича любая работа спорилась. Один из его людей отправился варить кофе прокурору, другой занялся его телом, оно исторгало богатырский храп. Милицейский капитан мигом избавил меня от оков, я принялся тереть запястья, отекшие пальцы слушались слабо. Огнемет вернулся к допросу Кузьмука.
— В каком состоянии труп, который ты нашел?
— В удобоваримом, Леонид Львович, то есть, в сносном, я хотел сказать. Попортился немного при падении, а так — вроде бы ничего.
— Ножевые раны? Дыры от пуль?
— С первого взгляда не видать…
— А, бхххх, со второго?! Ты, бхххх на ххх, внимательно смотрел, или тебе зыркалы, может, прочистить?!?!
— Не припомню я, чтобы после Михеича что-то такое на трупах оставалось, — обиженно засопел капитан Кузьмук. — Я у дока консультировался, он сказал — всегда — или инфаркт, или инсульт.
— Я вам обоим, долбодятлам еххххх, мать вашу, не за сххххх консультации бабки плачу! — прорычал Огнемет, и меня, внимательно прислушивавшегося к их перепалке, снова прошиб холодный пот, на этот раз, как из душа.
— Так инфаркт или инсульт, не пойму?
— Я мертвяка доку завез, — поспешил оправдаться Кузьмук. — Док сказал — все путем. Заключение напишет, какое надо. И, чтобы, как мы определимся, позвонили.
— Чтобы позвонили, значит?! — с ненавистью бросил Огнемет. — Ну, я эту гниду черножопую определю, прямиком на кладбище! — он яростно сверкнул глазами, заставив оборотня попятиться. И индюк бы догадался, старый гангстер ищет лишь повод, чтобы излить клокотавшую в нем злость.
Я с тоской покосился на стул, сидя за которым мне предлагалось взять на себя вину в смерти моего институтского друга, а заодно, и еще троих достойных людей. Поглядел, как, должно быть, приговоренные к смерти смотрят на электрический стул, когда их приводят в камеру, оборудованную для исполнения приговоров. Затем перевел взгляд за окно. Солнечный диск, наконец-то, оторвался от Земли, воспарил. Безжизненная марсианская пустыня исчезла. Холмы приобрели дружелюбный зеленый цвет, крыши Калиновки, разбросанные среди деревьев, и скрывающиеся за ними от прокурорского ока как партизаны, походили на плетеные коврики из лоскутков, которые в свободное время мастерила моя бабушка.