Правосудие в Калиновке
Шрифт:
— Какое, бхххх, признание?! — искренне удивился Огнемет.
— Как это, какое? Чистосердечное, бхххх…
— Вроде того, что он сделал своему дохлому дружку Терещенко? — оскалился Огнемет. — О том, как вы с Афяном крутили гешефты, а менты, которых ты послал, ловко грохнули твоего зххххххххх зама?! — Он широко, по-волчьи ухмыльнулся. — Он тебе напишет… Типа тех писулек, что у Терещенко в папке лежат.
Прокурор воровато обернулся к двери, словно опасаясь чужих ушей. Я не знал, может, они и были, уши эти, но, похоже, и в камере, и в коридоре были одни свои. А,
— Лежали в папке, — поправил Огнемета прокурор. — Ничего там больше ничего не лежит. Ни-че-го.
— Верю, — кивнул Огнемет, продолжая ухмыляться. Сделал знак гориллам, и они поставили меня в вертикальное положение.
— Сначала чистосердечное признание! — взвизгнул прокурор. — И Терещенко, и прапорщика — твой племянник застрелил, Леонид! И я не собираюсь один за вас отдуваться, в особенности, если тебе приспичило побаловаться кровной местью!
Лицо Огнемета окаменело, я подумал, сейчас он залепит взбунтовавшемуся законнику затрещину, но гангстер, на удивление, сдержал себя. Его губы снова разошлись в ухмылке, зверской, и, тем не менее, ухмылке.
— А что ему писать, уже придумал, Паша?
— Как, что? Как убивал Терещенко…
— А мотивы, бхххх?
Прокурор замешкался. Как видно, этого вопроса он еще не прорабатывал.
— Какие мотивы у залетного столичного хорька были валить твоего конченного зама, который повсюду совал свой поганый нос, его водилу-сопляка и мусора, по всем понятиям — дххххххх?! Ну на ххх ему было их мочить, а? — продолжал допытываться Огнемет. Растерянность прокурора, кажется, подняла ему настроение.
— Личная неприязнь? — предположил прокурор. Глаза у него стали совершенно косыми.
Огнемет презрительно хмыкнул.
— Не знал бы я тебя, дятла, как облупленного, ххх бы ты у меня сидел в прокурорском кресле, даже тут, в Калиновке. Какая, бхххх на ххх, неприязнь, если он твоего Терещенко ехххххх, первый раз в жизни видел?!
— Что ж ему написать?
Огнемет снова самодовольно ухмыльнулся.
— Баба. Из-за бабы они зацепились, усек? Ехали-то, как я понял, втроем? Втроем. Баба — смазливая? Смазливая. Еще и блядовитая, по глазам ее блудливым видать. Остановились на ночлег в Калиновке, или в окрестностях, непринципиальный вопрос. Сам обмозгуешь. Кирнули хорошенько, как полагается. Тот, третий, что с ними был, давай жену этого лапать. — Огнемет ткнул пальцем в моем направлении. — Или, она ему сама себя предложила по пьянке. Вот и не поделили они ее. Или, уже потом зацепились, после того, как она им дала. И — пошло, поехало, за топор — и в лоб. Бытовуха, бхххх на ххх, пресса такое любит.
— Ну, у тебя и голова, — потрясенно изрек Калиновский прокурор.
— Что б ты не сомневался, Паша, — самодовольно осклабился Огнемет. — Все, бхххх, знаю, как было. Этот, — он снова указал на меня, — умышленно свою подстилку тому третьему ххх предложил. Просекли, с ней на пару, что у кореша с собой — деньжат пласт, решили малость общипать. Пока третий бабу петрушил, Журавель ему карманы выворачивал. А тот — хватился не вовремя. Пришлось, бхххх, мочить. Кстати, самого жмура нашли?
— Найдем, —
— Да ты давно должен был его найти!
— Ты же знаешь, Леонид, это парафия Кузьмука, — бледнея, сказал прокурор. — Я в эти дела нос не сую.
— И правильно, бхххх, делаешь, что не суешь. Так и где твой Кузьмук?
— А шут его знает. Отстал где-то, по дороге. Ты не волнуйся, скоро будет.
— Вот урод, — Огнемет пожевал губу с таким видом, будто хотел сказать: черт знает, с кем приходится работать. — Ладно, скажи ему, нужен труп этого третьего, который с ними был. И в темпе, чтоб не расхолаживался.
Прокурор кивнул, как школьник, вызванный на ковер к директору школы.
— Теперь дальше, — сказал Огнемет. — Как эти двое, — он в третий раз указал на меня, — делишки свои грязные обтяпали, так у его бабы крышу и сорвало. Протрезвела, и оххххх, ты понял, да? Первое мокрое у нее, реально. Хотела соскочить к хххх. Ноги, бхххх на ххх, в руки, и драпать. Добрые людишки подобрали ее в невменяемом состоянии на трассе, привезли в больничку к Афяну. Этот, — палец едва не коснулся моего виска, — рванул за ней, опасаясь, заложит, сххх. Напал сгоряча на водилу, хотел свою подружку в карете увезти. Хотел, короче, ноги сделать. Чуть, бхххх на ххх, не сделал, прапор твой помешал. Посмертно представить героя к награде, и закопать, бхххх, за казенный счет…
Прокурор снова, с самым серьезным видом, кивнул. В тесноте и духоте камеры его все больше развозило, это было чудо, что он еще хоть как-то держался на ногах.
— Этот урод, со страху, выложил прапорщику все говно, тот сообщил Терещенко. Неугомонный, бхххх на ххх, Стасик, лично решил проверить, что к чему. Выехал на место, за город, труп убиенного попутчика искать. Там Журавель их всех и уделал, потому как они, козлы, браслеты с него сняли, чисто по небрежности. Как тебе такая история?
— Вроде, ничего, — промямлил районный прокурор, покачиваясь.
— А тебе? — Огнемет обернулся ко мне.
— Мне? — прошептал я.
— Тебе, бхххх на ххх, урод! Понял, чего строчить, если не хочешь, чтоб я твою супружницу паяльной лампой обрил, для начала разговора?!
Я кивнул практически без промедления, а что еще оставалось делать? Конечно, вряд ли моя сговорчивость могла спасти Ольгу от неприятностей, разве что облегчить ее участь…
— Вот и зашибись, — удовлетворенно буркнул Огнемет. Надо же, он, оказывается, мог казаться удовлетворенным. — Давайте сюда бумагу и ручку.
Ни того, ни другого, как и следовало ожидать, у горилл под рукой не оказалось.
— И у тебя, бхххх на ххх, нет? — поразился Огнемет, скептически глядя на прокурора.
— В кабинете, — булькнул тот, теперь откровенно борясь с тошнотой.
Я уже говорил, ему на глазах становилось все хуже по мере того, как желудок впитывал потребленный алкоголь, а кровь разносила отраву по прокурорским артериям и венам.
— Вот клоун, — фыркнул Огнемет, делая знак одному из горилл, чтобы придержал Павла Ивановича под локоть. — А кофе у тебя в кабинете имеется?