Правозащитник
Шрифт:
– Да, шеф, – произнес мужчина в камуфляжной зеленой форме, – ну и заехали мы… Вы уверены, что следовало остановиться именно здесь?
– Да, здесь находится миссия Красного Креста.
– А военные?
– У нас есть все необходимые разрешения.
Белосельский достал сигару.
– В Москве Вы не курили… последую Вашему примеру.
– То было в Москве… Сейчас нам позволено многое другое.
– Что же, например?
Белосельский не ответил.
Виталий тем временем стал пускать кольцеобразные клубы дыма.
– Идет война. Одно это допускает совершенно жуткие вещи и последствия.
– Да уж, самое подходящее время
Белосельский пропустил эту шутку мимо ушей.
– Вон, видишь там – первый контрольно-пропускной пункт.
– Вооруженных людей я не вижу.
– Зато я вижу. Как я сказал, все документы у нас в порядке.
Через пять минут все разрешилось благополучно. Солдаты хоть и встретили «эскорт» несколько враждебно и даже уперлись дулами пулеметов в наших героев, но, увидев, какого рода груз к ним прибыл, сменили гнев на милость. После тщательной проверки всех необходимых бумаг Алексею и его спутнику было позволено найти гостиницу и посетить миссию Красного Креста. Белосельский искал некую Агнешку, к которой у него было письмо из Москвы. Но Виталий был голоден и мечтал о сытном обеде. У Алексея не было аппетита, ему хотелось поскорее выполнить поручение, но пришлось подчиниться обстоятельствам. Гостиница оказалась обычным хостелом с большими невзрачными общими комнатами, рассчитанными на человек пять-шесть. Белосельский даже глазом не моргнул, несмотря на эти неудобства, Виталий же забеспокоился о сохранности багажа.
После ужина они оба направились в миссию Красного Креста.
Есть города и деревни, которые иногда навевают тяжелую давящую грусть… как будто сам ветер разносит предвестие беды и несчастья, и все пронизано ожиданием этой боли… И это чувство ощущалось во всем – во взглядах прохожих, в настороженных лицах солдат, в покосившихся крышах белоснежных домов… Сама атмосфера города – гнетущая и удручающая – висела как Дамоклов меч, как неумолимый свинцовый купол. Война! Страшное слово для тех, кто знает, что это такое!
– Это солдаты М***.
– Да, я знаю. Солдаты НАТО должны прекратить все это, но пока они медлят. Видно, такой приказ им отдан. Они обязаны подчиняться командованию.
– Да, я сам служил. Приказ есть приказ, с этим ничего не поделаешь, – подтвердил Виталий.
И он пустился в пространное повествование о своей армейской жизни, обо всех ее прелестях и тяготах.
Миссия Красного Креста помещалась в грязном желтоватом покосившемся строении, которое, казалось, только каким-то чудом уцелело от разрушения. Агнешка оказалась женщиной лет сорока пяти, худая, с седеющими каштановыми волосами; она с трогательной серьезностью прочитала письмо из Москвы. Алексей заметил, что она несколько раз поднесла платок к глазам.
– Нам нужно найти одну семью, я знаю, где они сейчас находятся. Они беженцы и хотят уехать.
– Почему именно они?
– Гуманитарной помощи все равно на всех не хватает. Вы посмотрите, что вокруг делается… это сегодня тихо, но вчера стреляли весь день.
– Да, мы слышали, но это там, за горами, – возразил Виталий.
– Это мы, взрослые, понимаем… но дети все равно пугаются.
– Солдаты, насколько я вижу, не относятся враждебно к местному населению.
Агнешка промолчала. Казалось, она воспринимала действительность несколько по-особому, с какой-то особой покорностью фаталиста.
– Вы пойдете со мной?
– Да, – отвечал Белосельский.
Виталий пожал плечами. Казалось, убогость обстановки и ожидание
Дом находился неподалеку. Это было одноэтажное каменное строение с черепичной крышей, казавшееся миниатюрным на фоне других белых домов. Члены семьи – средних лет люди в несколько нелепых халатах и почти не говорящие по-английски – встретили Агнешку довольно радушно. С Алексеем и Виталием они поздоровались довольно сдержанно и проводили их в гостиную – бедно обставленную комнату с потухшим камином и выцветшей мебелью. Говорили по-сербски, причем некоторые слова почти походили на русский язык, но Виталий лишь морщился. Белосельский произнес несколько выражений по-английски и по-французски, но затем убедился, что лучше предоставить Агнешке роль переводчика, которая в должной мере владела сербским языком.
Немного погодя хозяева предложили гостям легкую закуску. Перед Виталием выросло несколько странных блюд в глиняных горшочках, в которых был замешен йогурт, огурец и чеснок.
– Это называется таратор – традиционный салат, – пояснила Агнешка.
Виталий, привыкший к походной жизни еще в армии, не слишком избалованный прелестями изысканной кухни и никогда не терявший аппетита в любой ситуации, с жадностью набросился на еду. Белосельский старался выспросить у семьи их истинное положение и узнать, чего они хотят.
– Они желают уехать… – Агнешка перевела. – Но они не могут…
– Почему?
– Нужны документы, а потом, опасно… в округе рыщут люди М***.
– Кто этот М***? – наивно спросил Виталий.
– Местный каратель.
– Хорошо, значит, они собираются переправиться через границу? И куда же они думают двинуться?
– Минуя Балканы – в Европу… во Францию или Германию.
– У Вас там родственники? – продолжал допытываться Белосельский.
Хозяйка дома опустила глаза.
– Отвечай же, Адриана, можешь говорить открыто. Этот человек может помочь! Адриана! – воскликнула Агнешка по-сербски.
Вдруг Адриана схватила Белосельского за руки и стала что-то говорить с таким даром убеждения, что молодой человек почти догадался, о чем речь.
– Хорошо, что Вы хотите от меня? Помощи в чем?
– Адриана, успокойся.
Муж Адрианы пытался успокоить жену.
– Она говорит, что помощь ей нужна только ради ее племянников – ради Милоша и Ивы. Они еще совсем маленькие, она хочет избавить их от тягот войны… она хочет перевезти их через границу в Европу.
– Если я это сделаю, на какие средства Вы будете жить там? Спросите у нее, Агнешка? У нее есть родственники в Европе? Они смогут ей помочь хотя бы первое время?
Женщина, казалось, инстинктивно поняла вопрос, но продолжила что-то горячо доказывать Агнешке.
– Она не ради себя, а из-за детей… она хочет избавить их от этого ужаса…
Тем не менее хозяйка дома продолжала убеждать Агнешку.
Белосельский лишь покачал головой и отвернулся.
– Где же дети? – спросил Виталий, покончив с холодной молочной закуской.
В этот момент бесшумно отворилась дверь и показалась девочка лет семи-восьми; хрупкая, миниатюрная, с темно-каштановыми длинными локонами она напоминала куклу, у которой живыми были только глаза. Казалось, что именно они поддерживали связь девочки с внешним миром; глаза говорили, глаза печалились, туманились, глаза отвечали отказом; но в лице – каменная неподвижность, точно глубокое горе наложило ужасные чары. В Алексее шевельнулась острая жалость.