Правый поворот запрещён
Шрифт:
– Нет, - отказался Скорик, наливая в стакан янтарную жидкость.
– Как вы на него вышли, на этого рыбака?
– спросил Джума.
– Искали, спрашивали. Через участковых. Они своих заядлых рыболовов знают.
– А кто он таков?
– поинтересовался Скорик.
– Местный. Коренной. До ухода на пенсию работал мастером в пекарне.
– Разрешите, товарищ майор?
– открылась дверь, вошел сержант.
– Привез?
– спросил его Мотрич.
– Привез, товарищ майор.
– Давай.
Сержант вышел и через минуту вернулся с пожилым человеком невысокого роста, большая лысая голова с венцом последних седых волос.
– Садитесь, Кузьма Петрович, - пригласил Мотрич.
– Вот товарищи из области поговорить хотят с вами.
– Можно... А чего говорить? Я уже рассказал. Нового не придумаю.
– И все-таки, Кузьма Петрович, - попросил Скорик.
– Зять ко мне должен был приехать из Андижана, внука привезти. Решил угостить их рыбой. Место это над обрывом мое, давнее. Там щука с плотвой в жмурки играет. Пошел, значит, я по росе, сел. Через часок клев начался. Я там загодя прикормку для мелюзги даю, чтоб щуку привадить. Где-то после десяти услышал звук мотора, машина, значит, шла. Удивился, сюда не ездют почти. Потом мотор заглох, хлопнули дверцы. Ну, думаю, - все, кончилась моя рыбалка. Сейчас пойдут тосты, песни. А рыба тишину любит. Я сижу у самой воды, под обрывчиком, метрах в двадцати. Меня сверху не видать, я за кустами, а мне снизу видно. Гляжу: мужик и баба. Он капот поднял, возится в моторе, а она подошла к берегу, камешки стала кидать. Я разозлился, в садке килограмма три рыбы уже было, собрал свое хозяйство и берегом ушел.
– Кузьма Петрович, а лица их вы не запомнили?
– С моего расстояния не разглядеть было без очков. Да и что разглядывать? На кой они мне сдались?
– А машину не запомнили? Марку, цвет.
– Красная, похоже "Жигули".
– Какая одежда была на этих двоих?
– Баба, вроде, в желтоватой кофте вязаной, а на мужике костюм светлый, серый. Шапочка мне его показалась - цветная, кажется, белая с зеленым, с таким большим козырьком. Велосипедисты в таких бывают, я по телевизору видел.
– Какого числа это было?
– А шестнадцатого, в среду. Зять-то приезжал в четверг, потому и помню.
– Вы могли бы указать это место?
– спросил Агрба.
– Которое? Где рыбачил?
– И где рыбачили, и где машина стояла.
– А как же!
– Съездим?
– Джума посмотрел на Мотрича.
– Надо бы...
– Сегодня не могу, - посмотрев на часы, сказал рыбак, - мне внука из садика забирать нужно. Больше некому. Вдовый я. Дочь и зять в Андижане живут, офицер он. Знойно там нынче, так что внук у меня до сентября. Вот завтра с утра можно...
Такой поворот не очень устраивал Скорика, он рассчитывал, что домой, хоть и поздно, вернется сегодня. Он не любил случайных гостиниц с застиранными простынями и тощими подушками. Но теперь придется заночевать в Богдановске.
Поужинали они с Джумой в нищенском гостиничном буфете яйцами, сваренными вкрутую, плавленым сырком. Джума взял себе еще порцию капустных котлет, и поплатился жестокой изжогой, пошел искать аптеку в надежде купить соду.
Скорик из номера позвонил домой.
– Ты куда пропал, - услышал голос Кати.
– Я в Богдановске. Сегодня не приеду, заночую здесь.
– Нашел себе интердевочку?
– Ага! Тут сплошь интердевочки. У каждого отеля. Ты тоже не приведи на ночь какого-нибудь ковбоя в тюбетейке...
Утром поехали к реке. Рыбак указал место, где видел красную машину и тех двоих. Наверху остался Мотрич, остальные спустились вниз к кустам, где в то утро рыбак устроился с удочками. Мотрич сверху их не видел, а они, задрав голову, видели сквозь ветви кустов его торчащую на обрыве фигуру, в том месте, где нашли очки Кубраковой, а Джума обнаружил следы "жигулевских" скатов, придавивших траву...
Вернувшись в райотдел, Мотрич занялся поисками попутного транспорта, чтобы отправить Скорика и Джуму. Через час гаишник поймал у шлагбаума "рафик" местной "скорой помощи", водитель ехал в областной центр сдавать машину в капремонт. "Рафик" был старый, все в нем тарахтело, словно сдвинулось со своих мест, но Джуму это совершенно не занимало; его везли и слава
"Вячина надо допросить, Вячина, - думал Скорик, хватаясь за какую-то скобу, когда машина влетала в рытвину.
– И круто браться за Назаркевича..."
22
– Как вам работается с Агрбой?
– спросил Щерба Скорика.
– Он надежный. Вам Войцеховский показывал альбомы с картинкой баллончика?
– Да.
– Назаркевич. Единственная реальная версия. Косвенных улик достаточно. Если отвлечься от иных возможных толкований, то голая схема выглядит так, - приблизив лицо к Щербе, Скорик поднял палец.
– Кубракова и Назаркевич не терпят друг друга. Но он, так сказать, в этой ситуации сторона зависимая, страдающая. Итак, он во вторник утром везет ее в Богдановск. В ночь со вторника на среду ночует где-то поблизости в машине, скажем, в какой-нибудь лесопосадке под Богдановском. Утром в среду возвращается в Богдановск, забирает Кубракову, убивает и едет домой. По дороге попадает в аварию. Нам же он говорит, что домой он вернулся накануне, во вторник, а в среду, дескать, снова поехал в Богдановск, однако едва выехал, как врезался в "Москвич" какого-то майора Агеева, бьет его машину, но тот так любезен, что на буксире отвозит Назаркевича домой. Для меня этот майор - подпоручик Киже. Назаркевич ничего о нем не знает и посему предъявить нам его не может. Поэтому я вывожу мифического майора Агеева за скобки. На чем стоит версия "Назаркевич"? В его машине найдена докладная на имя Кубраковой с ее "пальцами". Есть дата: 13-е, то есть воскресенье, за два дня до поездки в Богдановск. В машине Назаркевича Джума обнаружил и колпачок от баллончика с газом, и каскетку. В подобной директор завода Омелян видел водителя красных "Жигулей", в которых сидела Кубракова. Такая же каскетка была на голове шофера, приехавшего к обрыву с женщиной тоже на красных "Жигулях". Это - показания рыбака. У Назаркевича "Жигули" красного цвета. Слова Назаркевича, что он из Богдановска вернулся в тот же день, во вторник, подтверждает только его жена. И, наконец, фраза Назаркевича на кассете автоответчика: "...вы еще об этом пожалеете". Угрожающий смысл этих слов подтвержден и недвусмысленной интонацией. Вы прослушивали кассету?
Щерба кивнул. Он внимал Скорику, не перебивая, иногда поглаживал щеку, словно пробовал, хорошо ли выбрит.
– Вернемся к докладной. С чего бы брать ее с собой в однодневную поездку? Никакой срочности в ее содержании нет, - продолжал Скорик.
– Я нахожу одно объяснение: под каким-то предлогом он свернул с трассы к реке, к обрыву, сунул Кубраковой эту бумагу, чтоб отвлечь. И когда она достала очки, плеснул ей в лицо газом.
– И не заметил, что она уронила очки?
– Может краем сознания и заметил. На мгновение, поскольку был запрограммирован на главное - столкнуть поскорее в воду. Он был заполнен и другим: как можно быстрее убраться с обрыва. Тем более, что человек он нервный, легко возбудимый. Но как Назаркевич заманил ее к реке? Рыбак видел, что мужчина поднял капот машины и копался в двигателе. Назаркевич мог сказать своей пассажирке, что забарахлил мотор, зачем, мол, стоять на трассе и глотать пыль, пока он будет устранять неисправность, неизвестно, сколько на это уйдет времени, не лучше ли сделать это у реки.
– Что ж, довольно гладко, - сказал Щерба, но поморщился.
– Вы, конечно, будете искать прорехи? Но так я никогда не выберусь из этого дела! Конечно, прочих тоже нельзя вычеркивать еще: директор НИИ Яловский, ночной вахтер института и бывший сотрудник НИИ Вячин. Но надо остановиться на чем-то самом реальном... Мне нужен ордер на обыск у Назаркевича.
– Идите к шефу, просите. А как с мерой пресечения? Подписка о невыезде?
– Еще не решил... Кстати, - вспомнил Скорик, - такая деталь: по свидетельству секретарши, когда Кубракова была в Германии и накануне ее отъезда в Богдановск Назаркевич интересовался ею - звонил, заходил в приемную. Хотя при их взаимной неприязни он, казалось, должен был избегать встреч с нею...