Правый поворот запрещён

Глазов Григорий Соломонович

...Агрба позвонил мне в восемь утра, сказал, что ночью обыскивал машину Назаркевича, - продолжал Скорик.

– Чего он, сукин сын, полез?! А если бы мы его накрыли там? Скандал!
– вскипел Щерба.
– Унес что-нибудь?

– Нет.

– Слава Богу, хоть на это ума хватило!

– Может и уносить нечего было, спокойно сказал Войцеховский.

– Он сейчас там, договорился с женой Назаркевича, чтоб официально осмотреть машину, - сказал Скорик.

Они сидели у Щербы уже час. Вроде толкли воду в ступе. Слов у каждого было много, а фактов с гулькин

нос, и слова эти, просеивались, утекали, как сквозь решето, а на поверхности оставались какие-то косвенные мелочи, которые не давали возможности выстроить две-три версии, чтоб, отработав каждую, выйти на что-то путное...

– Что вас смущает в допросе Назаркевича, Виктор Борисович?
– спросил Щерба.

– Слишком правдиво излагает, будто нарочно подставляется: мол, вот вам правда, а вы попробуйте, истолкуйте ее против меня - ни фига не выйдет.

– А что вы хотели? Чтоб он с хода начал гнать липу? Когда он выписывается?

Зазвонил междугородный телефон, Щерба снял трубку и начал громко, раздражаясь на непонятливость собеседника, - то ли следователя, то ли прокурора какого-то отдаленного района, - объяснять оперативные и процессуальные промахи по некоему разваливавшемуся там делу...

– Ну и кадры у нас!
– Щерба наконец положил трубку.
– Такая вот мелочишка, Виктор Борисович, - как бы вспомнил он, - получается, что Назаркевич, Вячин и Лагойда знакомы не только по совместной работе в НИИ. Они и в кооперативе вместе.

– Я это помню. Я выписал повестку Вячину.

Отворилась дверь и вошел Агрба:

– Здравствуйте, - он снял форменную фуражку и утер лоб.

– Здравия желаем, товарищ майор, - усмехнулся Щерба.
– Ты и ночью в форме был, когда шмонал машину Назаркевича?

– Никак нет, Михаил Михайлович, - заулыбался Агрба.

– Смотри, Джума, когда-нибудь влетишь.

– Что поделать, сходить по нужде и не надуться нельзя, - сказал Агрба, усаживаясь.

– Ишь, философ.

– Ну что, Джума?
– спросил Скорик.

– Вот, - Агрба выложил свою добычу: каскетку, бумаги в целлофановой папке.
– И это захватил, какой-то "Метах" - положил он колпачок. Войцеховский тут же потянулся к нему.
– Машина разбита: левое крыло, фара и радиатор. Весь тосол вытек. Вот протокол допроса жены. Соседи не знают, когда Назаркевич вернулся: во вторник вечером или в среду после полудня.

– Каскеточка знакомая. Такую Омелян видел на водителе, везшем Кубракову, - заметил Скорик.

– Это масспошив, Виктор Борисович, не увлекайтесь, - напомнил Щерба.

– Он от импортного туба, - произнес Войцеховский, вертя в пальцах колпачок.
– Ни кремы наши, ни зубные пасты такую широкую горловинку не имеют. У нас другой стандарт. А тут диаметр почти три сантиметра. И надпись не "Метах", как прочитал по-русски Джума, а по-латыни - "Метакс". Надо бы товароведов опросить на базах, облуправления торговли, потребкооперации, военторга, проимпортторга. В общем там, где получают косметику и парфюмерию.

– А может, колпачок от какого-нибудь лекарства?
–

спросил Скорик. Бывают баллончики-ингаляторы для астматиков, бывают и кортикостероидные аэрозоли. Моя мать пользовалась, когда у нее была аллергическая сыпь и ничего уже не помогало, никакие таблетки.

– Проверю, - сказал Джума.

– Виктор Борисович, труп Кубраковой дактилоскопировали?
– вдруг спросил Щерба.

– Да. В Богдановске сразу же. А почему вы спросили?

– Адам Генрихович, - Щерба протянул Войцеховскому папочку с бумагами Назаркевича, - не смогли бы глянуть, чьи здесь пальцы есть? Кроме, разумеется, Назаркевича и Джумы.

– Моих не будет, я брал аккуратно, - сказал Агрба.

Войцеховский смотрел на Щербу, пытаясь уловить неожиданный поворот мысли того.

– Очки Кубраковой!
– сообразил Скорик.

– Вот-вот, - задергал головой Щерба.
– Мы ведь какую конструкцию соорудили? Некто привез Кубракову к обрыву, дал ей что-то прочитать, она достала очки. Успела прочитать или нет - не знаем. Но очки выронила и оказалась в воде. Если допустить, что это был Назаркевич, то он мог ей дать именно это чтиво, - указал он на папочку, - которое, уезжая с того места, сунул в "бардачок". Бумага сама по себе чисто деловая, но... Хотелось бы знать, держала ее в руках Кубракова или нет.

– А зачем ему было обычную деловую бумагу подсовывать ей читать именно на обрыве? Ведь никакой срочности в ее содержании нет, - удивился Скорик.

– Вы что, Виктор Борисович, мстите мне за мои подобные вопросы вам? засмеялся Щерба.
– Тут вы правы, а ведь действительно - зачем? И еще, Щерба поверх очков посмотрел на каждого из троих и произнес, словно его осенило: - При характере взаимоотношений Кубраковой и Назаркевича с чего бы их вдруг потянуло на этот обрыв? Ведь возвращались по трассе домой. Странное обоюдное желание. Это вопросец вам, Виктор Борисович, в отместку: вы ведь уже в глубине души накручиваете все вокруг Назаркевича.

– Ничего я не накручиваю, - насупившись, ответил Скорик.

– Хорошо. Подождем, что скажет Адам Генрихович, - сказал Щерба.

– Подождите, - Войцеховский, все время вертевший в пальцах колпачок с гофрированной поверхностью, сунул его в карман, взял папочку Назаркевича и вышел.

Вслед за ним последовали Скорик и Агрба.

– Значит я поехал по базам, - сказал Агрба.
– Только заскочу домой переоденусь.

– Наведывайся и в аптекоуправление. К вечеру созвонимся, - сказал Скорик.

20

Скорик сидел у себя в кабинете, смотрел в окно, раздумчиво щелкал зажигалкой, которую забыл на столе Войцеховский. Начинался перерыв. В столовую идти не хотелось - очередь, мухи, вонь от разваренной капусты и подгоревшего на противнях старого жира. Он позвонил Кате, она оказалась в другом помещении; узнав, кто ее спрашивает, сотрудница игривым тоном произнесла: "Виктор Борисович?! Сейчас я разыщу Катюшу, вы подождите, я быстренько". Потом трубку взяла Катя:

– Что, милый?
– У тебя что-то пожевать есть? Не хочется идти в столовую.