Праздник под угрозой

Хай Алекс

— Давайте еще меня на пенсию отправьте, — фыркнул экспедитор.

— Ну, до пенсии вам еще как пешком до Томска, но точно потребуется неделя под наблюдением.

— Неделя? — воскликнул Черкасов, словно это было приговором. — Да я за это время с ума сойду!

— Лучше с ума сойти здесь, чем потерять сознание в разгар какой-нибудь важной операции, — сухо ответил Заболоцкий и повернулся к моему брату. — А у вас, Виктор Иоаннович, ситуация тоже улучшилась. Но, как и у вашего соседа, полного восстановления пока нет. Придётся

остаться ещё на несколько дней.

Виктор кивнул с притворным смирением, хотя его взгляд ясно говорил, что он тоже был недоволен. Наконец Заболоцкий обратился ко мне. Он внимательно посмотрел на меня, словно пытался уловить что-то невидимое, затем кивнул.

— Алексей Иоаннович, вы, как всегда, отличаетесь невероятной скоростью восстановления. Я бы сказал, заживаете, как на собаке. Если всё пойдёт так же, послезавтра утром я вас выписываю.

Я широко улыбнулся, когда на мне едва не прожгли дырку завистливые взгляды соседей по палате.

— Отличные новости, — ответил я. — Значит, еще день отдыха.

Но Заболоцкий наклонился ближе, его голос стал тише:

— Имейте в виду, что ваша вчерашняя отлучка — исключение. Если бы не просьба одной высокопоставленной особы, вы бы ещё неделю здесь провели. Так что больше никаких выходок. Поняли меня?

Я кивнул, скрывая улыбку. Ничего, денек потерпим.

Заболоцкий отступил и хлопнул в ладони, призывая маголекарей завершать осмотр. Когда обход закончился, он повернулся ко всем троим и произнёс:

— И помните: никто не выписывается без моего разрешения. Даже если вы думаете, что полностью здоровы. Никаких самовольных походов за территорию корпуса. Всех гостей принимайте здесь.

Когда он вышел, Виктор обернулся ко мне с хитрой улыбкой:

— Итак, братец, кто эта высокопоставленная особа? Может, все же расскажешь?

Я только отмахнулся:

— Отстань уже от моей особы и обзаведись своей. Вон, воспользуйся случаем и возьми пару уроков у господина Черкасова. Он-то у нас признанный мастер соблазнения.

Экспедитор усиленно делал вид, что читал вчерашнюю газету. И лишь когда открылась дверь палаты, оторвался от новостей.

— О… Ваша светлость, вы записались в сестры милосердия?

В палату с подносом в руках вошла наша с Виктором матушка.

Мы, забыв про свои болячки, тут же попытались встать, чтобы поприветствовать вошедшую по всем правилам этикета. Черкасов, сгибаясь пополам и хватаясь за бок, даже умудрился выдавить из себя что-то похожее на поклон.

— Сидите, сидите, герои, — печально усмехнулась Анна Николаевна, оглядывая их. — Хотя, Евгений Александрович, я могла бы велеть вам остаться на ногах. Это меньшее из наказаний, которого вы заслуживаете за то, что так безрассудно поступили с моими сыновьями.

— Ваша светлость, — начал Черкасов, но тут же замолчал под её строгим взглядом.

Матушка мягко улыбнулась и направилась сначала к Виктору,

потом ко мне, поочерёдно обнимая нас и спрашивая, как мы себя чувствуем. Мы, конечно, храбрились, хотя её внимательный взгляд явно замечал все наши мелкие нестыковки в ответах. Закончив осмотр, она поставила поднос на стол и сняла с него покрывало, под которым оказались несколько контейнеров.

— Нормальная домашняя еда способствует исцелению не меньше, чем вливания эфира, — сказала она с улыбкой. — Я подумала, что вы заслужили настоящий завтрак, а не эту больничную баланду.

Я заметил, что еда была не просто домашней, а практически ресторанной: в одном контейнере была нежная овсяная каша с медом и орехами, в другом — свежие сырники с густой сметаной. Была и большая порция запечённой рыбы под лимонным соусом, а рядом — пышные булочки с корицей. В углу подноса стояла банка с густым вареньем из чёрной смородины.

Матушка принялась раздавать контейнеры, но когда дело дошло до Черкасова, она вдруг начала дразнить его, убирая контейнер каждый раз, как он тянулся к нему.

— Анна Николаевна, — начал Черкасов, приподнимаясь на кровати. — Сколько ещё мне придётся просить у вас прощения?

— Долго, Евгений Александрович, — строго ответила она. — Очень долго. Вы живы только благодаря тому, что мои сыновья остались невредимы. Но больше я не хочу слышать, о том, чтобы их вовлекали в ваши опасные расследования. Это моё последнее предупреждение.

Виктор тут же вступился за Черкасова:

— Матушка, это было наше решение. Мы пошли на риск добровольно. Без нас последствия могли быть куда хуже.

Я кивнул, поддерживая брата:

— Евгений Александрович всегда ставил нас в известность о рисках. И к тому же, наша помощь была решающей. Мы город спасли. За такое, вообще-то, орден положен.

Матушка покачала головой и устроилась в кресле у окна. Её взгляд стал мягче, но строгость не исчезла полностью.

— Ешьте, — сказала она, взмахнув рукой. — Похоже, пока вас не накормишь, вы и дальше будете спорить.

Мы принялись за еду с видимым удовольствием. Домашние блюда были восхитительны. Сырники таяли во рту, а булочки источали аромат, от которого кружилась голова. Пока мы ели, матушка открыла свою сумку, извлекла из неё термос и налила нам всем по чашке густого ароматного кофе.

— Милосерднейшая богиня и благодетельница! — провозгласил Черкасов, поднимая чашку. Его шутливый тон вызвал улыбки у всех нас. — За ее светлость Анну Николаевну!

— Все фиглярствуешь, Женя, — вздохнула светлейшая княгиня. — Вроде серьезной работой занимаешься, а не повзрослел нисколько.

— Жениться ему нужно, — ухмыльнулся я, бросив на экспедитора многозначительный взгляд.

Черкасов едва не подавился кашей, но тут же наткнулся на внимательный взгляд Виктора. Матушка тем временем устремила взгляд на меня.