Праздник покойной души
Шрифт:
– Ты уверен в том, что хорошо соображаешь? – спросила больного Аленка, заглядывая в пакет. – Тут гранаты, мандарины…
– Оставьте, – со злостью сказал Гришка. – Сам выкину. Просто до прихода матери хотел…
– А вдруг это от Елизаветы? – спросила я.
Здоровой рукой Григорий опять оперся на кровать, осторожно лег и прикрыл глаза загипсованной рукой.
– Ты ошибаешься. – Мне было трудно говорить, одновременно отплевываясь от марлевого слоя, липнувшего к губной помаде. – Она совершенно ни при чем. В тот поздний вечер или ночь, когда убили
Гришкина загипсованная рука мигом улеглась параллельно туловищу. Стараясь не шокировать себя лишний раз реакцией Григория на свои слова, я с интересом посмотрела на потолок и попросила Аленку проверить, нет ли в пакете записки, доказывающей принадлежность передачи Лизе, Владу или Милочке.
– Выкинул, – односложно пояснил Гришка.
– Дурак! – также односложно оценила я его действия. – Алена, посмотри следующий пакет, от кого он?
– Ни от кого. Не знаю, от кого, – разговорился больной.
– Вот его-то мы и выкинем, – обрадовалась я так, как будто осуществилась моя заветная мечта внести свою лепту в дело утилизации отходов. Надо же! Зря не подзадержалась и не посмотрела вместе с мужем передачу на эту тему.
Заглянув в очередной пакет и понюхав его содержимое, дочь с сомнением взглянула на нас обоих:
– Может, лучше кому-нибудь отдать? Тут тоже мандарины, яблоки…
– Оставь! Сама выкину, – выплевывая изо рта надоевшую марлю, сердито заявила я. – И как только они работают в таком наморднике?!
– А зачем он вам? – спросил Гришка.
– Для конспирации, – буркнула я в ответ и с удовольствием стянула повязку вниз. – В общем, так, Григорий: передачи без опознавательных знаков ни от кого не принимаешь. Ни от каких тетей, ни от каких дядей. Мать, сестра и мы приносим их сами… От Елизаветы, Влада и Людмилы Станиславовны… Впрочем, пожалуй, мы и их пакет выкинем. Они же не сами его принесли. Это вполне мог сделать и убийца… А тебе, преодолевая лишнюю головную боль, придется напрячь свою бедную головушку и вспомнить, кого еще ты мог видеть в ту убийственную ночь. Помимо Влада и Елизаветы. Кстати, у тебя нет ее фотографии?
Больной до того забылся, что потянулся за книжкой, лежавшей на тумбочке, загипсованной рукой. Я его опередила, заметив, что при сотрясении мозга не только читать, но и думать вредно. И осеклась… Но тут же легко отмахнулась и уверенно заявила, что бездумно все равно не проживешь, поэтому ему все-таки надлежит вспомнить убийцу Эдуарда и собственного палача. Пусть пока расследуют это дело как попытку грабежа. Еще спугнут настоящего виновника. Его следует брать только с поличным…
На фотографии Елизавета была не одна. Летний снимок – на фоне кудрявой березы и какого-то поля, непонятно чем засаженного, позади коляски, в которой, как на троне, восседала – по-другому и не скажешь – пожилая женщина со строгим лицом, стояли, принужденно улыбаясь, три человека – Милочка, Влад и Лизавета.
– Боже мой! – невольно вырвалось
– Да… Они брат и сестра… А я думал…
– Ну и опять дурак. Впрочем, я тоже сначала так думала. Но запомнить ты должен другое…
Пришлось повторить мои наказы.
Мы долго ждали автобуса, и уже при посадке я обратила внимание на то, что в руках у дочери не два, а три пластиковых пакета. Все правильно, не нашли мусорного контейнера на выходе из больницы, а бросить пакеты в урну не решились. Вдруг кто-нибудь возьмет, съест содержимое и отравится. Но почему все-таки три, а не два?
Ответ был прост. Мы случайно прихватили и свой собственный пакет с передачей. Его в качестве оправдания за беспредметное шатание по магазинам в поисках новогодних подарков и привезли домой. Содержимое двух других щедрыми руками раскидали по разным мусорным контейнерам, одолеваемые мыслью о том, что, возможно, вершим глупое дело.
Дома ждал сюрприз. Едва Аленка вставила в дверь квартиры ключ, как она сама гостеприимно распахнулась. Растерявшаяся дочь, вместо того чтобы шагнуть вперед, шагнула назад, натолкнувшись на меня, обернулась и пропела:
– Ой, здра-а-а-авствуйте!
– Привет! – отозвался из квартиры друг семьи Листратов.
– Ага! – попридержав дочь, потерявшую пространственную ориентацию, бодро сказала я и протиснулась вместе с ней в дверь.
На кухне гремел кастрюлями Димка.
– Иришка! Слава богу. Виктор плов делает по фирменному таджикскому рецепту. Иди посмотри, правильную емкость я ему дал угробить?
– А где жена Виктора? – строго спросила я, позволяя Листратову стянуть с меня шубу. Аленка оперативно разделась сама и юркнула в свою комнату. У Димки на кухне что-то грохнулось, и он не ответил. – Ладно, я сама догадалась: он вместе со своими таджиками выжил ее из дома.
Листратов был настроен миролюбиво:
– Это она меня выжила. При поддержке тещи. Один я у них остался… здоровый. – И оглушительно чихнул. – Зачем тебе этот намордник на шее? От холода или в разведку ходила?
– В логово друзей… Вить, а ведь это дело в твою подведомственность не входит. Область! – сообщила я, старательно причесывая вместо собственной головы шубу.
– Друзьям надо помогать, – нравоучительно заметил Листратов, и я задумалась. Друзья бывают разные. – Всем друзьям! – уточнил помощник прокурора.