Предатель стреляет в спину
Шрифт:
Все это виделось Виктору, и он постоянно говорил себе: «Выжил! Выжил! Выжил!» – радуясь тому, что судьба оказалась к нему милостивой.
Они танцевали, и Егорова дурманил запах ее волос. Он держал ее за талию, и у него кружилась голова.
– Не верю, – сказал Виктор тогда, – не верю, что так будет всю жизнь.
– Почему? – удивилась девушка. – Конечно, будет. Прошлое не вернется. Как оно может прийти обратно?
– Оно во мне.
– Забудешь! – уверенно предположила девушка.
– Забуду! – подтвердил Егоров, нежно прижимая ее к себе.
В тот вечер выкинуть прошлое
В зале Виктор заметил парнишку в белой рубашке с коротким рукавом. Рядом, у стены, стояли прислоненные костыли.
«Афган», – почему-то сразу безошибочно определил офицер, предполагая, что у парня нет ноги.
Инвалид пил водку, чокаясь с двумя ребятами, и что-то им говорил. Те, в свою очередь, машинально и равнодушно кивали, быстро цепляясь взглядами за девушек, входящих в ресторан.
Вскоре они переметнулись к другому столику, оставив собеседника в одиночестве. Тот немедленно налил полную рюмку водки, опрокинул ее, задрав подбородок вверх и двинув кадыком, а затем принялся задумчиво жевать горбушку черного хлеба, предварительно посыпав ее солью.
– Давай поменяемся местами, – предложил Виктор, когда они вернулись к столику.
Девушка удивленно взглянула, но тут же молча подчинилась.
Егоров вновь держал ее пальцы, однако прежнего ощущения счастья не было. Ему не хотелось оборачиваться. И чем сильнее он не желал этого, тем непреодолимей тянуло повернуть голову. В какой-то момент он сделал это.
Инвалид стоял за столом, сгорбившись и опираясь на костыль. В правой руке он держал рюмку. По всему было видно, что мыслями парень был далеко-далеко. И Виктор понимал его мысли. Как часто в абсолютном одиночестве он сам так стоял.
– Извини, – сказал Егоров девушке, наполняя до краев вином свой бокал. – Извини. Не обижайся! – И тоже встал.
Инвалид оглянулся, вздрогнул, и, немного погодя, губы его тронула улыбка. Офицер чуть приподнял бокал. Парень повторил движение.
Выпили они одновременно, а затем вновь посмотрели друг на друга. Егоров улыбнулся, кивнул и сел.
– Третий тост, – пояснил он. – Его пьют за погибших там. Раньше при тебе я не делал этого. Не хотел лишних воспоминаний.
Девушка закусила губу и качнула головой.
Егоров вновь помимо воли оглянулся. Инвалид с трудом выполз из-за стола, встал на костыли и направился к ним, выбрасывая тело вперед и ступая на правую ногу.
Увидев жалкий остаток левой, который не могла скрыть даже вольно приспущенная штанина, Виктор сгорбился, у него чаще застучало сердце. Стало нестерпимо стыдно и больно. Настолько, что захотелось немедленно, даже не знакомясь, уйти.
– Давайте ко мне, ребята! – широко и радостно улыбался инвалид, протягивая руку в приветствии. Егоров вскочил, пожал ее и, стараясь не смотреть в глаза парню, ответил:
– К сожалению, мы уже уходим. Извини, брат. Но я обязательно к тебе сейчас подойду.
Лицо калеки исказилось, словно провел по нему кто-то наждаком. Девушка удивленно вскинула брови, но молчала даже тогда, когда парень отправился обратно.
Виктор сидел, сжимая в руке вилку. Если бы можно было, то сейчас он с удовольствием вонзил ее кому-нибудь в горло. Только вот кому?
Кровь
– Сейчас мы уйдем, – наконец сказал Егоров. – Подожди на выходе, у зеркала.
Сникшая девушка покорно встала и взялась за сумочку.
Виктор расплатился и подсел к инвалиду. Тот спросил, где служил Егоров, и рассказал, что провел все полтора года на заставе под Кабулом, на джелалабадской дороге.
– Сто восьмидесятый полк, третий батальон, – продолжил Виктор.
Парень радостно вспыхнул, прибавив: восьмая рота.
Егоров понимающе прикрыл глаза, и они чокнулись.
– Пойдем ко мне в гости, – предложил парень. – Я хорошо устроился. Недалеко. У меня есть водка и «дурь». Ты хочешь «дури»?
«У меня другая «дурь», – подумал Виктор, а вслух сказал:
– Нет. – И для большей убедительности покачал головой.
– У тебя красивая девушка, – понимающе вздохнул инвалид.
– Знаю, – ответил Егоров, но слышать подобное от человека оттуда ему было особенно приятно.
Стыд и какая-то необъяснимая вина перед калекой, у которого война откусила, проглотив, ногу, душили Виктора и гнали прочь.
– Мне пора, брат, – сказал офицер и пожал собеседнику руку.
– Так тебе дать «дури», хорошей? Она здесь, в кармане, – спросил парень напоследок, не выпуская руки собеседника из своей, словно надеясь увести его с собой.
– Нет, не надо.
Инвалид разжал ладонь и опустил голову – Давай еще по одной, на посошок. Не бойся, я тебя не задержу.
Егоров вновь опустился на стул.
– Знаешь, что скажу? – вдруг глухо, с придыханием, заговорил парень. – Знаешь? Так вот, знаешь, чего хочу? Обратно! Пусть у меня вторую заберут, но вернут обратно на заставу. Не могу здесь! Не могу! Кому я такой нужен?
– Конечно, нужен! – возразил Виктор, понимая всю лживость своих слов.
– Никому не нужен, – упрямо возразил инвалид. – Девчонка, вон, бросила. На море вот позавчера вместе приехали: я, она, брат ее. В ресторан собирались. Так она сбежала куда-то. Сказала, что на минуту, да так и не появилась, а братан ее какого-то ханыгу приволок. Здесь камас похавали, попили, а потом к бабам перебежали. Ведь на мои деньги приехали! Да пайсы не жалко! За что он так? И она? За что? Веришь, туда хочу! Я вот, когда набухаюсь, так по ночам плачу. Мордой в подушку, чтобы родители не слышали, и плачу. А когда обкурюсь, так на заставу все возвращаюсь. Если подумать, так ни хрена хорошего там не было. А сейчас для меня – это лучшее время! Вспоминаю какие-то мелочи там и радуюсь.
– Как правило, в жизни мелочам мы и радуемся, – сказал Егоров.
– Там самое время было. Понимаешь? Другого такого не будет. Так что делать?
– Не знаю. – Все сильнее сжимал пальцы в кулаки под столом Виктор. – Жить! Понимаешь, жить!
– На хрена? – Склонил голову набок парень. – На хрена? Я только там человеком был! Нужен был! А здесь? Кому я здесь нужен? Из военкомата, вон, позвонили, чтобы зашел. Так прапор какой-то вышел, бумагу под нос сунул, сказал, чтобы расписался. Я расписался, а он мне коробочку с орденом в рыло. И все. До свидания, младший сержант Зиненко. Вот так!