Предатель стреляет в спину
Шрифт:
Двое прошли, посмотрели, но ничего не тронули. А потом дед какой-то плетется. Подкрался к ящику осторожненько, посмотрел, что в нем, и тут же намылился его в кишлак тащить.
Егоров засмеялся. Девушка непонимающе смотрела на него, но тоже постаралась изобразить улыбку.
– Ты что, не поняла? – Оборвал смех парень. – Ящик же заминирован был. Потащишь его, а мина под ним и сработает. Патроны в одну сторону, а дед в другую. Целый час лапками махал, пока помощь из кишлака не подоспела.
– Ну, Витя, – заскулила
– Что, Витя? – Вновь озлобился Егоров, и глаза его сузились. – Этими патронами они нас бы убивать стали. Понимаешь. Это – война. Идешь ты, так и иди, а не лезь, куда не следует. Думаешь, духи так с нашими не поступали? Еще как! Сейчас, наверное, сидят у себя в кишлаках и веселятся, вспоминая, как наши парни на их бакшишах, подарках значит, подрывались. Это война. Здесь – кто кого обманет!
– Я ничего не думаю, – сказала Светка и заплакала.
Девушка съежилась, и ее лопатки двумя беззащитными крыльями разошлись в стороны.
Светка старалась плакать беззвучно, но это у нее не получалось.
– Прости меня, – всхлипывала она, комкая маленький платочек. – Я не специально.
«Какой же я идиот, – смешался внезапно Виктор, – нашел, чем ее развлекать. И что бы она подумала, когда узнала бы, что это мы с Файзи подложили ящик. А сделали исключительно потому, что вечером нажрались и поспорили. Я говорил, что первый тут же и будет последним. А Файзуха утверждал, что я не прав. И он, сволочь, царство ему небесное, тогда у меня бутылку водки-то и выиграл».
Глядя на девушку, которая, наверное, и крови-то в жизни не видела, Егоров почувствовал свою вину. Он осторожно коснулся рук девушки, которыми та закрывала лицо.
– Это ты прости меня. Я не хотел. Не знаю, что на меня сегодня нашло. Это и в самом деле не смешно. Извини, милая. Прости, родная.
Официантка вздрогнула и замолкла.
– Проводишь меня? – осторожно спросила Светка, не отрывая рук от лица, но в то же время кончиками пальцев ухватывая его ладонь.
– Да, – согласился Виктор, поднося зажженную спичку к сигарете.
Только сейчас официантка заметила глубокие морщины на его лице.
7
Они остановились у блочного дома, где в двухкомнатной квартире Светка снимала комнату. Девушка отдых на море сочетала с работой. Семья у нее была большая, и лишних денег, разумеется, не было.
Квадратом стояли близнецы-пятиэтажки. Фонари почти все были разбиты, и свет скупо падал на небольшой дворик, посреди которого были традиционная песочница, естественно, без песка, и свернутые набок детские качели, походившие на жирафа с подломившимися передними ногами.
По стенам дома ползли толстые виноградные стебли, свисая с бетонных козырьков над подъездами большими зелеными бородами.
По-южному темная, почти черная ночь постепенно наполнялась свежестью. Пахло пересохшей землей. В жухлой, полегшей
– Присядем? – предложила Светка.
– Устала?
– Нет, нет! – поспешно ответила Маленькая Мэрилин.
Они опустились на лавочку. Черными точечками вокруг разбегалась шелуха от семечек, которую Егоров принял сначала за тараканов.
– Не зябко? – спросил он.
– Возле тебя нет, – ответила Светка и склонила голову.
Пышные пряди погладили ему щеку.
Где-то гремели посудой и пьяно, а поэтому громко, разговаривали. Слов было не разобрать. Впрочем, Егоров и не пытался это сделать.
Он думал о сегодняшнем дне и той, которая покинула его. Как хотелось, чтобы хоть кто-то узнал о его горе! Но друзей рядом не было.
– Я тебе нравлюсь? – спросил он, не глядя на официантку.
– Неужели сам не видишь? – обиделась Светка и слегка прижалась к Егорову.
– Почему?
– Ты такой хороший.
– Я злой и агрессивный.
– Нет, ты хороший. Я знаю.
– Это не ответ, – зло сказал Егоров.
– Ты – заботливый.
– Не смеши. Пять стаканов два раза помыл и несколько тарелок, когда ты зашивалась. Ерунда, в училище в нарядах мне десятки раз приходилось мыть сотни тарелок.
– Ты – добрый.
– Добрее некуда, – с сарказмом согласился Егоров, – прямо-таки ангел шестикрылый. Всегда плачу, когда фильмы добрые смотрю.
Здесь Виктор беззастенчиво врал. Вернувшись оттуда, где лейтенант и слезинки не уронил, он и в самом деле порой плакал, особенно тогда, когда в кино люди совершали добрые и человечные поступки. Правда, слезы были редкими, и скатывались они только тогда, когда рядом никого не было.
– Нет, ты очень добрый, – уверенно сказала Светка. – Я знаю.
– Много ты знаешь.
– Знаю. – Маленькая Мэрилин упрямо закусила губку. – Знаю, Витя, знаю. Ты можешь быть злым. Ты не представляешь, как я испугалась, когда ты с теми ребятами разговаривал, ну, которые не хотели уходить. Я думала, что ты их убьешь, и тебя в тюрьму посадят.
«Странно, – подумал Егоров, – убиваешь одних, в принципе, хороших и смелых мужиков, которые защищают себя, землю свою, семьи, – ордена получаешь. А стоит размазать по стенке подонка, так точно на зону отправишься».
– У тебя, – продолжала Светка, – у тебя глаза были такие… такие… ну… прямо бешеные. Я, если честно, подумала, что ты их ударишь.
– Если бы ударил, так точно не остановился бы, – сказал Виктор. – Поэтому и не стал трогать.
– Я, Витя, все время смотрю за тобой, когда ты к нам приходишь. Иногда лицо такое злое-злое, а чаще – грустное, очень грустное. Мне так тебя жалко становится.
– Только не надо, – перебил резко Егоров. – Этого не надо. Мужика жалеть – последнее дело.
– А у тебя брат или сестра есть?