Предатель стреляет в спину
Шрифт:
– Живи, тварь! – лязгнул зубами Виктор. – Живи, подонок!
10
Через неделю кавалер двух боевых орденов гвардии старший лейтенант Виктор Александрович Егоров, который так и не нашел в тот вечер девушку, вернувшись в полк, подал рапорт с просьбой направить его для прохождения дальнейшей службы в Демократическую Республику Афганистан.
Командование части, с которым у старлея сложились весьма напряженные отношения, просьбу охотно удовлетворило.
Еще
11
Так никогда и не узнал Виктор Егоров, что через полгода после его отъезда в Афганистан, в далеком Тирасполе, что раскинулся на берегу Днестра, у Светки родился сын – Виктор Викторович Кузьмин.
Тем более не мог знать Егоров, что страна, за которую он погибнет, распадется на осколки, а его повзрослевшему сыну придется воевать в Чечне.
Стрекозел
1. Старики
Они вышли из щелистого, узкого проулка и в нерешительности остановились, внимательно присматриваясь к дувалу, за стенами которого укрылся взвод Стрекозова.
– Бабаи, товарищ лейтенант, бабаи! – крикнул конопатый Абрамцев со стены и пальцем затыкал в сторону кишлака.
Взвод зашевелился. Кое-где звякнуло оружие. Легкая зыбь всколыхнула солдат, сидящих группками на земле.
– Сколько? – спросил высокий и крепкий лейтенант с биноклем на груди, поднимаясь на ноги.
– Двое, без оружия. Стоят, как памятники, в нашу сторону зырят. Идти боятся.
– Муха! – Махнул взводный своему заместителю. – Пусть зайдут сюда.
Тонкий юркий Мухамадиев вкрадчиво, по-кошачьи, скользнул к массивным грубым дверям, вмурованным в стену, и потянул их на себя за крупное железное кольцо. Черная кудлатая голова (сержант готовился к дембелю, а поэтому отращивал волосы) исчезла в проеме. Таджик отрывисто и даже, казалось, просяще крикнул что-то афганцам.
Старики появились во внутреннем дворике прямоугольной формы, который спасало от зноя невысокое ветвистое дерево с широкими сочными листьями. Дверь за афганцами тут же захлопнулась. Они вздрогнули и оглянулись. Мухамадиев что-то ободряюще сказал, слегка улыбнулся, но при этом быстро и легко провел руками по их просторным одеждам.
– Пустые, – сказал он и отошел в сторону.
Солдаты, из тех, кто сейчас не охранял взвод, все ближе подтягивались к афганцам, заходя за их спины. Полукольцо все туже охватывало стариков. Пауза становилась томительной, грозной. Афганцы растерянно осматривались по сторонам и с покорностью глядели на командира.
– Все по местам, – приказал Стрекозов и запрокинул голову. – Эй, наверху, усилить наблюдение! Нечего сюда пялиться.
Солдаты, лежащие на стенах, исчезли. Лейтенант движением руки пригласил
Разговор завязывался постепенно, как вода в котелке, нехотя закипающая на медленном огне.
Стрекозов спрашивал, Мухамадиев переводил, старики бормотали односложно и монотонно.
В кишлаке никого нет. Все спрятались – убежали в горы. Еще ночью. Люди знали, что на рассвете здесь будут шурави. Каравана тоже нет. Он за перевалом. Сегодня и завтра он здесь не пройдет. Но как только шурави уйдут, люди вернутся в кишлак, а караван двинется дальше.
– Эти почему не ушли? Шпионят? – Стрекозов испытующе оглядывал гостей.
А те, ни на секунду не сводя с взводного темных потухших глаз, которые казались пустыми провалами под белыми кустистыми бровями, достали какие-то небольшие книжечки и все пытались сунуть их в руки Стрекозову.
– Они старые. Но главное – их сыновья служат в армии у Кармаля. Офицеры, как и вы.
Уловив знакомое слово «Кармаль», старики закачали чалмами, прикасаясь тонкими жилистыми пальцами к маскхалату Стрекозова.
– Сахи аст, сахи. Баче э ма дар урду э Афганистон хидмат миконад.
– Что они там долдонят?
– Клянутся, что сыновья в правительственной армии, «зеленые».
– А кишлак духовский?
– Духовский, – согласился Муха и моментально продолжил, предугадывая очередной, вполне справедливый вопрос взводного, – но это ничего не значит. Стариков никто не трогает. Вот если бы их дети сюда пришли, тогда точно – застрелили бы или кожу с живых содрали. А отец при чем? Он не виноват, что сын офицер. Вот и живут спокойно. Никто их не обижает.
– Везде так? – не поверил Стрекозов.
– Да, – уверенно сказал Мухамадиев и закусил припухшую, в трещинах, нижнюю губу.
Чувствовалось, что он полностью доверяет старикам и сейчас на их стороне.
– В каждом кишлаке люди такие есть. Если все ушли, кроме некоторых, значит, их родственники в армии, ХАДе или Царандое. От этого они и не боятся нас, не прячутся. Помните, две недели назад мы на войну в Рабат ходили? Перед ним кишлачок был маленький? Помните старого афганца – бобо, возле дувала с кувшином молока? Подходи, пей.
– Помню.
Старик в грязной чалме с коричневым лицом, изъеденным морщинами, сидел, подвернув под себя ноги, у самого входа в кишлак. Перед афганцем на небольшом выцветшем и застиранном куске ткани лежали две лепешки, рядом высился широкогорлый кувшин, возле него огромная, как таз, голубоватая пиала.
Боевые машины пехоты, одна за другой, скрывались в теснинах вымершего кишлака. Жирные желтые клубы пыли дымились и расползались мелкой взвесью, висели над землей, напоминая покачивающуюся непроницаемую ткань. А старик все так же был недвижим. Его порошило пылью, и людям, сидевшим на раскаленной броне, казалось, что он мертв.