Предатель Ты врал мне годами
Шрифт:
Я своего мужа ввела в транс своей тихой решительностью.
Во мне больше нет страха и стыда за то, что я жила в иллюзии счастливой семьи столько лет, и покрывать грехи Богдана перед нашими детьми я не хочу.
Наши дети должны знать правду.
Да, она горькая и ядовитая, но они уже не малыши, и должны сделать свои выводы об этой жизни.
И в этой правде я уже не буду слабой и несчастной женщиной, которую надо пожалеть и с которой нужно быть против
Будет правда без эмоций.
Факты о жизни Богдана и хороший урок того, какую цену платят за ложь и желание прикрыть свой эгоизм оправданиями “я хотел сохранить семью” и “я выбрал тебя”.
— Я хочу еще раз посмотреть на те фотографии, Доминика, — вздыхаю я, нарушая гнетущую тишину, — они ведь фальшивка? Ты меня на понт взяла, да?
Доминика отступает к креслу и садится на самый краешек, зажав ладони между коленями.
— Я думаю, этого достаточно, — Богдан, наконец, выныривает из транса и зло встает на ноги.
Он выдыхает через ноздри, а на виске раздувается венка гнева. Глаза — ледяные.
Подходит ко мне и, придерживая меня за локоть, помогает встать.
Я не сопротивляюсь.
Устраивать сцену на радость Кристине, которой Богдан позволил влезть в нашу семью?
Не дождется.
— Ты решила мою дочь отобрать? — сипит она.
— Что ты за бред несешь? — отвечаю я. — Крис, это твоя дочь и она твоей останется. Не претендую я на роль мамочки для пятнадцатилетнего подростка, который меня ненавидит.
Доминика опускает взгляд и зажимает коленями ладони еще крепче. Растерянная и тихая в пижаме панды она сейчас совсем не похожа на ту неоновую бурю, которой она в первый раз на меня налетела.
— Я все эти годы его любила... и ждала.
— Прекрати, Кристина, — Богдан раздраженно прижимает пальцы к переносице и закрывает глаза, — это что угодно, но не любовь.
— Ты воспользовался мной!
— Ты хочешь без денег остаться? — Богдан оборачивается. — И без этой квартиры? Я могу устроить. Готова любить меня в нищете?
Кристина всхлипывает, закрывает лицо руками и отворачивается от Богдана, униженная и оскорбленная, но меня не трогают ее слезы.
Они напоминают мне о моем отце и матери, которые в своих эмоциях тоже часто переигрывали, а я им верила с открытым ртом, но теперь розовые очки разбиты.
Я больше не хочу ничего слышать.
Семеню прочь из просторной квартиры, поглаживая живот, который только сейчас решил напомнить о себе несколькими пинками.
— Фотографии не настоящие, — подает тихий голос Доминика, когда я уже готова выйти из гостиной.
Я оглядываюсь. Ее голос звучит бесцветно.
Я бы на ее месте и в ее возрасте после слов Богдана надолго потеряла веру в мужчин. Да, что там в мужчин. Я бы разочаровалась
— Любую фотку можно подделать, — Кристина отворачивает лицо и хмурится на кресло, на котором сидел Богдан. — Поменять лица, например...
В фотографии Доминики я особо не вглядывалась, шокированная новостью, что у Богдана есть внебрачная дочь. Никаких особенных деталей не запомнила.
— Я сказал, — Богдан вновь берет меня под локоть, — достаточно, Люба.
— Это мой отец тебя надоумил? Или ты сама додумалась?
— Сама, — отвечает еще тише Доминика. — Сама придумала и предложила, а ему... вашему папаше... понравилась идея.
— В его стиле, да, — Богдан приобнимает меня за плечи и подталкивает вперед стихим и предупреждающим рыком, — мы уходим, Люба.
— Это был отличный ход, — хмыкаю я. — Прямо по голове.
Доминика натягивает капюшон с ушками на лоб и забирается в кресло вместе с ногами. Обнимает себя за плечи.
Несколько секунд вглядываюсь в глаза Богдана, и ничего в них не вижу.
— Люба, — говорит так тихо, чтобы только я его услышала, — я теряю терпение.
Глава 42. Не будь блаженной идиоткой!
Меня переполняет дикая злость. Даже ярость. Я хочу свернуть в парковочный карман и кулаками раскрошить машину, а после перекинуться на фонарь, а после ввязаться в кровавую драку, но я молча стискиваю руль и смотрю на дорогу.
Я разъярен, и не хочу разбираться на кого именно.
И в причинах не хочу копаться.
Благо, что и Люба молчит. Просто смотрит в окно. Вот и пусть молчит.
Паркую машину у гаража и не верю, что мы доехали до дома без скандала и оскорблений.
Я думал, что Люба потребует немедленно ее везти к Аркадию и Свете, чтобы раскрыть перед ними Доминику.
Но нет. Она неуклюже выползает из машины, тяжело вздохнув.
Поскрипывая зубами, тоже выныриваю из салона и слышу мой злой голос будто со стороны:
— Ты вообще в своем уме, Люба? Или тебе гормоны мозг сдавили?
Я сказал это вслух.
Люба оглядывается.
— Что ты несешь?
— Что я несу? — обхожу машину. — Ты, что, решила затянуть Доминику в нашу семью?
— Очень сомнительная фраза про нашу семью, — тихо отвечает она. — И нет, Богдан, я не планирую стать Доминике мамочкой, но она имеет право выйти из тени.
— Бред! — громко заявляю я и нарастает желание сломать молодую яблоню.
Люба кладет руку на живот и щурится на меня. Надо менять линию поведения с ней, а иначе устроит мне апокалипсис.