Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа
Шрифт:
— Я ничего не делал, первосвященник, клянусь! — умоляюще говорит он.
— Ты здесь не для того, чтобы оправдываться, бен Бани, — отвечает ему Каиафа. — Ты должен дать показания насчет Иехошуа бен Пантеры. Ты сказал стражникам Храма, что провел последние два дня, слушая проповеди бен Пантеры в Храме. Ты хоть раз слышал, чтобы, он говорил о низвержении Рима?
Человечек поворачивается к Иешуа и смотрит на него широко открытыми глазами.
—
Старый Йоханан поднимает руку и снова встает.
— Знаю тебя, Йоханан бен Иаков, — говорит Каиафа, кивая.
— Ты когда-нибудь слышал от него слова о том, что в нем кровь царей, что он происходит из дома Давидова?
Ханох нервно дергает головой.
— Нет, он никогда такого не говорил. Но я слышал, как он спорил с фарисеями насчет машиаха.
— И что он говорил? — спрашивает Каиафа.
— Он спрашивал, не считают ли фарисеи, что машиах — сын Давидов. Когда они сказали «да», он ответил, что это бессмыслица, поскольку в священных книгах Давид именует машиаха Господом, а это значит, что машиах не может быть его сыном. [75]
75
…машиах не может быть его сыном. — Евангелие от Матфея, 22, 41–45.
По залу начинается перешептывание.
— Он когда-нибудь призывал к насилию? — спрашивает Йоханан, повышая голос, чтобы перекрыть шум. — Особенно в тот день, когда он спровоцировал бунт? Проповедовал ли он в Храме учение зелотов?
— Он сказал нам, что человек должен возлюбить врагов своих, — дрожащим голосом отвечает Ханох. — Благословлять их, а не проклинать. Я ничего не слышал о насилии.
— Ты видел, как он встречался с зелотами?
Бен Бани моргает.
— Он говорил со всеми, кто приходил к нему. Некоторые из них были зелотами. Но на этой неделе здесь половина людей либо зелоты, либо сочувствующие им.
Члены Совета тихо обсуждают сказанное им. Каиафа вступает в разговор.
— У кого еще есть вопросы к свидетелю? — спрашивает он.
—
Ханох поворачивается к Иешуа, и его глаза светятся от счастья.
— Нет, но я верю в это, — тихо, с почтением говорит он. — Я был учеником Йоханана Крестителя. Когда его убили, я понял, что Иешуа бен Пантера — избранник народа Израилева, тот, кого мы ждали.
— Тот, кто низвергнет врагов наших и воцарится вовеки? — спрашивает Шимон.
— Да.
Рот Шимона искривляется в мерзкой ухмылке.
— В этом, я полагаю, и есть причина обвинения в государственной измене, — говорит он. — Ему и не надо провозглашать, что он из царского рода Давидова. Достаточно сказать, что он — Избранный, а остальное само собой разумеется. И Пилат может делать выводы о том, что он планирует низвергнуть Рим и стать нашим царем.
Мое сердце замирает. Шимон прав, я понимаю это. Государственная измена по отношению к Риму — очень скользкое обвинение. Его можно выдвинуть во многих случаях, начиная от оскорбления римского центуриона и заканчивая военным походом на Рим… или провозгласив себя царем, тем самым нарушив божественное право Тиберия Цезаря.
Шимон садится.
— Иехошуа бен Пантера, желаешь ли ты дать отвод свидетелю, либо задать ему встречный вопрос? — спрашивает Каиафа.
Иешуа хранит молчание.
— Охрана, уведите этого свидетеля и выведите вперед Делоса, сидонийца, — приказывает Каиафа.
Мужчина сам выходит вперед, не дожидаясь, пока его выведут охранники. Их такое поведение явно не радует, и они бросаются следом за ним. Делосу на вид лет двадцать пять, у него вытянутое худое лицо и блекло-золотистые волосы. На нем коричневая римская туника и белый гиматий.
— Я Делос, — говорит он, становясь перед Каиафой. — За давай свои вопросы.
Каиафа жестом, показывает охранникам, чтобы они немного отошли назад.
— Ты сказал стражникам, что прибыл сюда из Сидона со своей больной дочерью. Это…
— Да, — отвечает он. — Моя дочь была одержима тремя демонами. Я пришел, чтобы умолять Иешуа бен Пантеру изгнать их.
Йоханан поднимает руку, и Каиафа кивает ему.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы он говорил с зелотами? — спрашивает он.