Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
— Жена, — женщина ткнула пальцем в Евсеевом направлении, — того самого…
— Сколько тебе дать, чтоб не возникала? — деловито спросил майор. — Видишь ли, благоверный твой враг народа. Знаешь, как раньше? Враг народа — и всё, десять лет без права опохмелки. А на самом деле расстрел. Вот и у нас. Жалко, разумеется, аж мочи нет. Да что поделаешь: служба — она не дружба. У тебя выбор: мы тебе денег, и ты молчишь, или ты молчишь, но уже без денег.
— А почему это мне молчать? — подбоченясь, спросила
Игорь подошёл к ней и зашептал в самое ухо. До Геры донеслись обрывки его речей: «блядство тырить»… «комбат на танке»… «дочку надо»… «за грехи, стало быть»…
— Тогда молчу, — сникла баба. — Только денег не предлагайте. С деньгами-то не по-людски.
— Я пошёл, — сказал Игорь, пряча камеру в сумку. — Учись, лейтенант. Называется когнитивная психология.
— Я знаю, — признался Гера. — Только так не умею.
Огородами они дошли до Крапивной, небольшой косорылой улочки. Об улицах так не говорят, но другого слова нет. Крапивная была косорылой…
Полдень висел в разгаре, и солнце нежно лучилось над головами. Они свернули, чтобы выйти к реке и брести дальше, до главной улицы.
— Ты плачешь? — с удивлением спросил Игорь.
— Я плачу, — сказал Гера.
— Но почему? Всё было так здорово.
— Я, — сказал Гера, — убил человека. Понимаешь? Ты ведь знаешь, я раньше не убивал.
— Да, — сказал Игорь, — сегодня ты убил человека. И это значимое событие в твоей жизни. Мы обязательно его обсудим и обязательно его отметим. Всё будет как надо. А пока мы заняты делом.
— Но я ведь теперь убийца, — напомнил Гера.
— Гордись! Ты убил его как настоящий философ.
— Как?
— Я хочу сказать, ты убил его по-нашему: весело и цинично, с улыбкой и без обиды. Ты убил его, усмехаясь, а на такое способен далеко не любой… Ты талантлив и скоро превзойдёшь меня. Убивая, ты любил это мироздание, и мироздание счастливо смеялось, когда ты выбивал жалкий дух из слабого тела… Тьфу, чёрт, опять говорю красивости. Но всё равно — молодец.
— Но он всё-таки человек.
— Он козёл, — отмахнулся Игорь, — и от него нулевая польза. Вот сейчас польза будет — он сгниёт и послужит дивным удобрением для местных земель.
— Но он был жив, — твердил Гера, — а значит, мог измениться. Мог стать великим писателем, художником, музыкантом…
— Великой кучей говна! — рявкнул Игорь. — Прямо не знаю, что с тобой делать. Атак здорово начинал…
— Это самое страшное.
— Мудак, — ласково сказал Игорь. — Ты, видать, начитался этих шиздей: Толстого там, Достоевского… Или Соловьёва с Бердяевым? Ты, лейтенант, шиздей не читай. Они ведь, падлы, русским людям наврали. Сидели в девятнадцатом веке и врали: кто шустрее, кто отвязнее. Соревновались, поди.
— А кого почитать?
— Хороших философов. — сказал
— Я не стану убивать, — сказал Гера.
— Даже свинью-наркомана?
— У тебя нет людей: сплошные козлы и свиньи!
— Если ты хочешь, я буду называть Пиндара соловьем, — сказал Игорь. — Но решать эту проблему надо. И решать по форме цэ-эф один.
Выжрав поутру миску божьей росы, поросёнок Пиндар удобно возлежал на пригорке, подставляя солнцу свой левый бок. На подступах чавкала грязь, слегка прикрытая желтоватыми листьями. Пиндар притворялся, что отдыхал, — он, как все знали, лежал в засаде.
За поросёнком волочилась слава живой легенды. Пиндар вышел ростом с упитанную овцу, говорил — когда в настроении — человеческим языком, а в бою бывал страшен: поросёнок-берсерк, наводивший ужас на местных волков. Главным оружием поросёнка были таранный удар и мёртвая хватка. Также сплетничали, что Пиндар владел магическим словом. Цвета же он был не розового, а чёрного.
Район считал Пиндара золотой серединой между национальной гордостью и ублюдком. Но это — в целом. Мнения же разделялись до матов и хрипоты. Пессимисты ворчали, что Пиндар послан человечеству за грехи. Оптимисты верили, что это смельчак и почти секс-символ. Одно время Пиндара хотели выдвинуть в депутаты. Говорил — харизмой вышел.
Самым философским было воззрение Василия Прелого. Умник судачил, что это дух товарища Сталина принял облик простой свиньи, дабы внедриться в жизнь глубинки, хлебнуть народной беды и знать, за что поквитаться со сволочами. И уж совсем некоторые божились, что Пиндар, если захочет, может пророчествовать.
Стоит заметить, что, когда Пиндара называли «Иосиф Виссарионович», он рычал. Из чего можно сделать вывод, что дух товарища Сталина, к счастью или к беде, но пребывает всё-таки в ином месте… Из пророчеств сбылось одно: по весне Пиндар предрёк, что у деда Исая рухнет стайка, и стайка с треском провалилась. Однако настоящие мессии так не пророчат.
Добыча тянулась словно магнитом. Не прошло и пяти минут охотничьей лёжки, как мимо пригорка пошла девка в цветастой юбке. Девка была румяна, пригожа — прямо загляденье.
«Секс, — подумал Пиндар, — всему голова…» Девка что-то напевала, прыгая по ухабам.
Катерина — а девку случайно звали именно Катериной — приблизилась на расстояние одного прыжка. Тогда Пиндар лениво вышел из-за кустов.
— Ой, — сказала Катерина. — Здравствуйте…
— Здорово, Катька, — сказал Пиндар. — Куда это намылилась? На блядки, поди?
— Да что вы! — испугалась Катерина. — Я к Олесе иду.
— Так вдвоём, что ли, на блядки идти решили?