Предчувствие: Антология «шестой волны»
Шрифт:
Чёрт с ним.
Вдруг сильно закружилась голова — я непроизвольно схватился за случившийся поблизости уличный фонарь. Так стоять не годится. Несолидно. Вот, кажется, подходящие ступеньки…
Сев на ступеньку, я всё-таки закурил. Сделал затяжку, другую. Сказал себе, что не тороплюсь. Торопиться вообще никогда не надо.
Проходивший мимо пожилой господин посмотрел на меня, кажется, с удивлением. Шли бы вы, уважаемый господин, к дьяволу. Для вас же будет лучше, если вы меня не заметите…
Конечно, на самом деле мне полагалось спешить с отчётом к Беляеву — но именно сейчас этому придётся
Итак. Если прокрутить в памяти мой разговор с гвардейским генералом — прежде всего бросается в глаза, что он был на удивление пустым. Несколько простых вопросов, на которые генерал даже не добивался подробных ответов. Ну, ещё угроза в конце.
Вывод? Генералу была нужна от меня не столько новая информация, сколько материал для проверки каких-то уже сложившихся у него конкретных предположений.
В таком контексте упоминание имени поручика Маевского выглядело не просто угрожающе — а смертоносно.
Хорошо. Допустим самое худшее: Маевский — сотрудник разведки противника, и работники ГТП об этом знают. Тогда поведение генерала выглядит более чем странно.
Налицо вражеский агент. Вражеского агента надо либо немедленно и внезапно хватать, чтобы потом под давлением вытягивать из него разные полезные сведения, либо — в общем случае — оставлять на свободе, но под наблюдением, создавая перспективу игры. А вот вызвать на беседу друга этого самого выявленногошпиона и не задать ему ни одного серьёзного вопроса — зато назвать имя ключевого фигуранта, причём это вообще единственное имя, прозвучавшее за весь допрос… В любом из возможных сценариев подобные действия выглядят абсолютным идиотизмом. Находящийся в здравом уме контрразведчик на такое просто не способен.
Значит, что-то из моих исходных посылок неверно.
Что, если генерал вовсе не стремится ликвидировать разведывательную сеть разведки, а наоборот — налаживает контакты с ней? Такое предположение выглядит дико, но я ведь уже привык ничему не удивляться, правда?…
В том, что настоящие начальники Маевского способны в своих интересах пойти на сделку с кем угодно, в том числе и с гвардейскими главарями, — в этом я не сомневался ни секунды. Другое дело — есть ли тем что предложить?
Во всяком случае, если на минуту принять мою бредовую теорию, то сегодняшние действия генерала начинают выглядеть отчасти логично. Он не прихлопнул мухобойкой притаившегося в центре сети паука, а аккуратно дёрнул за паутинку, чтобы подать ему некий сигнал.
Интересно, кем же он при этом считал меня?…
Не увлекайся, сказал я себе. Вариантов может быть много. Он мог действительно считать меня членом той же сети. Мог считать сторонним человеком и использовать именно в этом качестве, как тестовый объект для проверки каких-то своих гипотез. Что он мог ещё?…
Но ведь при всём этом надо учитывать, что тема, связанная с Маевским, — не единственная. Был ещё вопрос о моих контактах с армейскими офицерами. Интересы гвардейцев и армейцев за двенадцать лет существования Империи никогда не пересекались, а были скорее противоположны — это я знаю точно; в отличие от гвардейцев, армейцы никогда не пойдут на контакт со спецслужбами ЕАС — этого я знать не могу, но уверен в этом совершенно.
Сформулируем проблему иначе. Сколько здесь единиц анализа? Гвардия с ГТП. Высшие армейские круги. Разведка Евразийского Союза. Всё? Конечно нет; но даже этих трёх — достаточно. Все эти объекты обладают своими интересами, которые могут всячески пересекаться и взаимодействовать. А могут и не взаимодействовать. И остаётся пустячок — выяснить, какое же место в этом сплетении интересов занимаем мы…
Бесполезно, понял я. Это совершенно бесполезно. Никакого интеллекта не хватит, чтобы абстрактно просчитать всевытекающие из подобной схемы возможности. За такие задачи надо браться профессионально — или не браться вообще.
Но что же тогда остаётся бедным дилетантам?
Ответ банален до отвращения. Делай, что должен, и пусть будет, что будет…
И остаётся только понять — что же именно я должен.
А это, как всегда, и есть самое сложное.
— Алло, — сказал мне в ухо голос Ольги, и я повесил трубку телефона-автомата на рычаг.
Телефоны-автоматы в этом городе ещё работали, несмотря на осадное положение. Очень кстати. Теперь я, по крайней мере, знаю, что с Ольгой всё в порядке. А большего мне, наверное, и не требуется.
Пойти к ней я сейчас не мог: уже не говоря о том, что на это не было времени, существовали ещё элементарные правила безопасности. Конечно, если ГТП разрабатывает нас с Маевским, то Ольга уже засвечена давно и многократно; но всё равно ни к чему светить её ещё раз. Наблюдения за мной сейчас вроде бы нет, но ведь неизвестно — когда оно появится.
Разговаривать с ней я не мог тоже. Во-первых, я вообще не люблю разговоров по телефону. Во-вторых, мне не хотелось давать о себе знать именно сейчас, когда мои дальнейшие планы ещё совершенно не определились. Вдруг мне вновь придётся уехать?… А сообщать сам факт, что я вернулся, — да не так уж ей это, наверное, интересно…
И кроме того, я просто-напросто не знал, что хочу сказать.
Плохо это — когда не знаешь, что хочешь сказать. Это уводит в дурную бесконечность.
Ну, ничего. Я ещё подумаю об этом. Чуть позже.
Когда — позже? — спросил кто-то очень ехидный.
Позже, повторил я упрямо. Позже — но скоро. И обязательно.
Просто в данную минуту у меня есть ещё одно небольшое дело — и оно-то как раз срочное.
Выслушав мой доклад, майор Беляев в первую минуту не сказал ничего. Он даже не пошевелился. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и сосредоточенно размышлял. С опущенным взором он был немного похож на бронзового азиатского божка.