Предназначение
Шрифт:
Спрашивать, о ком он говорит, нужды не было. Тем более, что Радогор снова замолчал, погрузившись в свои думы. Хотела спросить за что он, таинственный хозяин меча, так на Рода рассерчал, что таким мечом запасся, где ему Род дорогу перебежал, но раздумала. Придет время, Радогор сам расскажет. А пока и того довольно, что от матушки Копытихи слышала.
А дорога, узкая и путаная, изрезаная колесами, истоптаная копытами, уносила их все дальше от города. Солнце стояла, с трудом продираясь сквозь густую листву деревьев, прямо над головой
– Выедем на полянку, остановимся. – Успокоил ее Радогор, на миг выбравшись из раздумий. – Утром сколько тебя уговаривал, чтобы поела.
– Не утром, а ночью. – Не без оснований возразила она. – А ночью все спит без просыпу. И рот тоже.
Заговорил таки, обрадовалась она. И задала вопрос, который приготовила еще с вечера. А с утра не задала потому, что заспала сразу, как только Радогор усадил ее в седло. И тут же, пока снова не задумался, выложила.
– Радо, а с какой стороны мы мимо заветной матери - ольхи проедем?
И лошадь вперед подтолкнула, чтобы лучше видеть его лицо.
– Даже близко не подойдем.
Голос показался, чего она ни как понять не могла, до обидно ранодушным. И даже ни каким!
– А я ленточек ей наготовила.
Сказала так, казалось, что понятней и сказать нельзя. И все равно не понял. В том, как Род все ладно устроил, понял, а такого простого понять не мог.
Но оказалось, что понял. Только вид делал, что не понял.
– Верхом не проехать, да и далеко. Другие по дороге будут. На них развешаешь.
Успокоилась. Давно уж для себя решила, что два – три дня, или сколько получится, можно смело пожертвовать. Тем более, что уютней, чем под той ольхой ни где не будет. Но разве ему втолкуешь? Забрался в такие выси, что как не прыгай, а все равно не допрыгнешь. Повернешься, вот он, рядышком, рукой потрогать можно. А в глаза заглянешь, словно другой дорогой едет. И без нее! Зря в свое седло пересела с его рук.
– Признайся, Радо, ты мой вещий сон тоже видел? – Чтобы вернуть его из неведомых далей, заговорила она, подгоняя коня вплотную к нему.
– Как же я твой сон увижу, когда он не в моей голове?
– Но ты так на меня глядел, будто видел. Я и матушке Копытихе так сказала, когда она допытывалась про то, что я заспала. А я ей сказала, чтобы она у тебя спросила. А она меня чудом обозвала.
– Чудо и есть. – Расхохотался Радогор.
– Нет, ты не смейся. Она про другое чудо говорила. «И родится же такое чудо!» - Вот как она сказала.
– Как бы не сказала, все равно чудо.
– Правда? – Обрадовалась она. – Ну ка, посмотри на меня, чтобы я видела, что не обманываешь меня. Вам, волхвам, только поверь, такого наговорите, в век не расхлебаешь.
И вспомнила для чего весь этот разговор затеяла.
– Если мой сон не видел, как можешь знать, что Смуру приснится, когда мы еще даже не приехали? Или все – таки видел мой сон? Просто
Радогор с улыбкой смотрел в ее раскрасневшееся лицо.
– Не морщи лоб, Ладушка. Состаришься. Морщины будут, как у берегини. А тебе они нужны?
– А ты и глаза прищурил, чтобы мои морщины разглядывать, которых вовсе нет. – Испугалась она, и провела рукой по лицу. А вдруг, да появились, а она и не заметила.
Но возмутиться не успела. Радогор повернул коня в сторону, свернув с дороги, и скрылся за деревьями. И почти сразу же она услышала его голос.
– Здесь остановимся.
Свернула вслед за ним и оказалась на тесной полянке. Жеребец Радогора стоял разнузданный по брюхо в траве, хватая зубами верхушки.
– Там, - Он мотнул головой за спину. – Ручей. Свежей водой запасемся, и лошадей напоим.
Влада нетерпеливой рукой распустила вязки мешка с дорожными припасами, расстелила холстину, высыпала на нее десяток сухарей и нарезала толстыми ломтями чуть не до черна прокопченый кабаний окорок, пахнущий дымом и травами.
– Никогда не думала, что простой сухарь окажется таким вкусным. – Заявила она, с хрустом разгрызая черный сухарь. – Ем и урчу, как псенок.
– Мала ворона, да клюв велик. – Усмехнулся Радогор, оценив по достоинству ломоть кабанины, который она крепко держала в своей руке.
– Это где ты ворону увидел? – Встрепенулась она. Хотела подняться, но уже разнежилась, чувствуя, как желудок наполняется теплом, а глаза закрываются от сытости. Да так, с сухарем в одной руке, и с кабаниной в другой, уютно устроилась на его коленях. – Погоди у меня, узнаешь какой клюв, если не забуду.
В синих глазах небо утонуло. На губах счастливая улыбка.
– Лежу на твоих коленях и, вроде не Влада я, а пылинка крохотная. Ветерок пролетит, подхватит и не заметит. А совсем не страшно. Только душа замирает, стоит подумать о том, как велик наш мир, как необъятна земля. Жила в батюшкином тереме и дальше городской стены не заглядывал. Думала, тут и край за дальним лесом. А дальше леса черные, грозные… глаза злые выглядывают из – за деревьев. У тебя на руках сидела, и то твоими ладонями заслонялась. Сейчас же лежу, глядя в небо. И совсем не боязно. И сердце на все по иному откликается. И так за самый дальний окаем заглянуть хочется. Что и сказать не знаю как. И на душе тревожно совсем иначе.
Радогор слушал, не перебивая. И ему знакомо было это чувство. Точно такие же думы донимали. Наслушаешься старого волхва и до утра уснуть не можешь, пытаясь угадать, где же все это помещается на земле. И есть ли край всему? А за краем что?
– Правду ты говоришь, дивно все Род устроил да уладил. Уж так дивно, что и словом все не обскажешь.
– И не надо. Не думала, сказала. Уладил. С тобой слово схожее. У – ладил. С – ладил. На – ладил. Лад. Лада, Ус – лада. Разве удумает человек такое? Чтобы каждая буквица, каждый вздох, как ты сама.