Предназначение
Шрифт:
– Теперь уж вовсе одичают, коль узнали, что и умереть им, как все люди умирают, не доведется.
– А, может, и нет. Смерть, она кого хочешь заставит задуматься, когда строго на строго в глаза заглянет, да душу разом и перевернет.
Ратимир повернулся к Радогору, но парня уже рядом не было. Ушел Радогор не попрощавшись и не дождавшись конца.
– А не он ли посчитался с ними за девицу, княжну эту, Владиславу?
«Уж не научился ли Смур чужие мысли угадывать? – Подумал старшина, глядя на воеводу.
Но нет. Где
Пожал плечами. Де, не мое это дело. Своих через край. А хоть бы и посчитался. Один – бог суровый, как и его полночный край. Какое ему дело до людских страданий. И Тор не мягче норовом. Если только имена не перепутал.
– Куда они сейчас? – Это уже Смур.
– Кто их знает?
– Домой нельзя. Вождя потеряли. Кровью за кровь не ответили. Дорогой мертвых отправить не сумели. И у самих на душе свербит. Полонянку бы в жертву, чтобы бога своего, страхолюдину умилостивить, так и ее нет. Бэр унес. А ну, как та жертва поперек горла встанет? Тогда куда бежать? Не хочешь, так призадумаешься.
Раскорячились мысли в голове у воеводы в разные стороны. Вроде бы и не его это дело. А зацепило. Запутался, как рыба – ерш колючками в неводе. И вперед не пролезешь, и обратно колючки не пускают.
– Вот так, не по нраву придется что – нибудь, пошепчет, почамкает губами и сам забегаешь, милости просить будешь.
Ратимир поморщился.
– Не наговаривай на парня. Ему ли в божьи дела мешаться? – С трудом сдерживая гнев, проговорил он. – Люди услышат, начнут шарахаться от него. А то и вовсе на костер взведут. Тебе ли этого не знать?
– Я разве со зла? И люди… Да они ему в глаза заглядывают! Девки во сне видят. А бабы, сам знаю, сыновей его именем называют.
И, размахивая руками, зашагал от реки широкими шагами.
А Ратимир постоял недолго, задумчиво глядя на будто застывшую реку, и покачал головой.
– Вот они грехи человеческие. Река и та принять не смогла. Разом почернели от горя. А уж она ли не повидала на своем веку! И смертей без счета, и крови наглоталась. И все не притерпелась.
Радогор уж и думать забыл обо всем.
На столе светец чадит в потолок. Не початая крынка молока стоит. Да пол – хлеба. Пахучего. Ноздреватого.
Едва дверью хлопнул, княжна дикой серной с лавки сорвалась и в угол спряталась. По стенам лохматые тени заплясли, запрыгали. И не юная девица, зрелый муж вздрогнет, убоявшись нечистой силы. Половицы под ногой утробно вздыхают и постанывают.
– Я это, княжна Влада. Радко… Радогор.
Приглушил голос, чтобы не перепугать еще больше.
Княжна еще теснее в угол вжалась.
Не человек перед ней, зверь дикий. И рог на голове.
– Радко я, Радко.
Голос ли признала, лицо ли на свету разглядела,
– Волхв, а с мечом ходишь.
– Знать, такой волхв. – Смутился Радогор, пряча глаза, чтобы не перепугать девицу прямым взглядом. А вдруг, да подумает не хорошо.
– Ела ли уже? – Спросил первое, что на ум пришло.
Но сам видел, не ела. Крынка до краев полна. И хлеб не ломлен, не надкусан. Как лежал, так и лежит. Спросил, чтобы не молчать. Говорить начнет, душа отмякнет. Слово порой не хуже сна излечивает.
– И зря. Тебе есть надо. Путь к Верховью, воевода сказывал, не ближний.
Не принимает княжна рассудком его речей. Все смешалось в нем. И грязный «дракон», и звероподобный ярл, загривок бэра и мрачная изба с лавкой, пахнущей мужским ядреным потом и железом. Да и он. Этот странный парень, которого первым увидела, придя в себя. В кожаном подкольчужнике и с мечом, не по нашему, за спиной, которого похоже никогда с себя не снимает.
Все, как сон. Черный сон. И такой, что хоть криком кричи.
Радогор, соглашаясь, - что толку утешать, - наклонил голову.
– Если легче будет, покричи. Но лучше не надо. Воев переполошишь. И есть еще те, кому голос твой не надо бы слышать.
В двери кто – то часто застучал.
– А вот и тот, кто тебя, княжна, первым увидел.
Приоткрыл двери и впустил ворона. Ворон важно и чинно, вперевалку, словно передразнивая бэра, пересек, постукивая крепкими когтям, избу. Подпрыгнул и сел на край стола. Заглянул круглым глазом в крынку, перевел его на краюху.
– Кра…
– Краком его зову. – Пояснил Радогор. – А так ли? Он один знает. Не сердится и то хорошо.
Наклонил крынку и налил молока в чашку. Отрезал ломоть от краюхи, искрошил в молоко и размешал ложкой.
– Свежее мясо любит, но где его взять? Времени нет в лес сходить. Но и мимо молочка не проходит. Может и ты, княжна, на пару с ним? И если позволишь, то и я на краешке пристроюсь. А ближе к утру сведу из караульни к хорошим людям.
Влада, осторожно ступая босыми ногами, подошла к столу и наклонилась к врану.
– Спасибо тебе, мудрая птица.
И осторожно провела невесомой ладонью по глянцево – черным перьям. Вран оторвался от чашки, поднял голову и остановил на ней взгляд черных и загадочных глаз.
Как в колдовской омут провалилась княжна, утонула в глубине этих глаз. Летела в никуда, ощущая леденящий холод, млея от страха и восторга. А когда вынырнула, вран уже снова выклевывал из чашки, смоченные в молоке, кусочки хлеба.
Подняла взгляд широко распахнутых и, даже, в темной избе небесно – синих глаз на Радогора и встретила чуть заметную улыбку на детски припухших губах.