Предрассветные боги
Шрифт:
В глазах молнии, на голове шевелятся змеи, по длинной чернущей рубахе пролетают звезды и тонут в этой мгле.
— Тот, кто назвал себя солнцегривым богом-конем, солгал, — продолжила богиня, ибо, кем ей и быть-то. — Он явился к вам обманом и ныне, повелением истинно солнцегривого Ыбыра отправлен в небытие. Ыбыр разгневался на детей своих, что не распознали лжи и пали к ногам черного дэвэ. Не ждите воинов, ушедших с ним на восход — я покарала их. Не ждите многих других воинов — я покарала их. Не ждите нэкыпа Сэйына — волею Ыбыра его покарал ваш новый нэкып Дэрмэ. Сама смерть говорит вам: не стойте у меня на пути. Черный дэвэ похитил богов — детей солнцегривого, а вы их прятали от Ыбыра. Он послал меня забрать своих детей,
Богиня пропала, а красавица в седле обернулась — в горный проход священного аила скоком ворвался сам Дэрмэ. Новый нэкып волею Ыбыра, наславшего на сакха за грехи саму смерть.
— Великая! — спрыгнул наземь он, согнувшись чуть не пополам.
— Дэрмэ, слушай, и не говори потом, что не понял. Я иду к горе, где томятся мои братья. Эркэ Мирас проводит, а ты убирай отсюда своих людей.
— Куда? — не понял он.
— Куда хочешь, — досадливо прихмурилась богиня. — Но, чтобы по аилу никто не шлялся. Коли я кого зацеплю своей силой и уволоку за кромку, пеняй лишь на себя. Из тех воинов, что я уложила, но жизнь покуда не отняла, можешь забрать тот десяток, что встретил меня первым. Они не ведали, против кого восстают, а потому неподсудны. Всех остальных я заберу. Они видели, кто к ним явился, но не отступились от дурных намерений.
— Услышал и повинуюсь, Великая! — вновь согнулся Дэрмэ и ринулся разгонять воинов по домам.
А смерть пропала с глаз — Тэлмэ даже проморгался, как следует, и тут почуял, что ноги с руками ожили. Глянул в бок — уэле Мэжи, как ветром сдуло.
— Уходи отсюда, — сухо повелел Мирас, подходя к ученику.
— Уважаем… Эркэ, дозволь мне остаться, — взмолился Тэлмэ, косясь на двух степнячек, что служили самой смерти, и волчиц, мирно сидящих у конских ног. — Я не боюсь. Я помогу…
— Уходи, — повторил Мирас, глядя на ученика, но, не видя его. — Слыхал, что… сама сказала? Если кого ненароком зацеплю, то уволоку за собой. Это пустая смерть. А ты еще должен помочь отмолить назад милость Ыбыра. Страшно мы его прогневали, — тяжко вздохнул Мирас, с тоской подняв взор к небу. — Столько поколений черному дэвэ поклонялись. Сама… пришла порядок наводить. Уходи, Тэлмэ. Не перечь, и не вздумай ослушаться. От нее не спрячешься за камнями и за мольбами. Уходи! — бросил он и вернулся к степнячкам.
Мимо воины Дэрмэ волокли последних из тех непонятливых, что ушибла грозная богиня. Один из воинов мялся неподалеку, силясь что-то сказать, иль сделать. Вот он упал на колени и отчаянно воззвал в пустоту:
— Великая!
И богиня вдруг возникла в облике все той же девки — стояла над телом бедолаги с посеревшим лицом. Мирас, как никто знал, от чего у людей бывают такие лица — он содрогнулся, припомнив лживого Ыбыра, забирающего жизнь направо и налево без разбора.
— Великая! — решился молодой воин с открытым взглядом. — Смилуйся! Возьми меня! Меня заместо брата. Он юн и глуп. Он не желал тебя оскорбить! Он просто еще ничего не видел, кроме своего аила. Всего год, как прошел посвящение. У него никудышный дух. Зачем он великой богине? А про меня всякий знает, что я хороший воин. Забери мой дух — он того достоин!
— Достоин, — подтвердила смерть, равнодушно разглядывая просителя. — Этот? — не глядя, указала на лежащего в паре шагов сопляка с мутным взором полуприкрытых глаз.
— Он, Великая!
— Забирай, — молвила богиня и вновь пропала.
Воин никак не мог отважиться поверить в такую удачу.
— Забирай брата! — подтвердила спешившаяся Баира, сидя рядом с Вукеной и теребя ее за ухом. — Помоги ему, — бросила она Мирасу.
Тот поспешил к счастливцу, ухватил того за руку и протащил, петляя, промеж тел, к брату. Помог закинуть его на крепкое плечо
— Будь благословенна, — бормотал воин, торопливо убираясь подальше от переменчивой судьбы. — Будь благословенна…
— Ты уже видал, как это бывает, когда забирают дух, — с подозрением прищурилась Янжи, оглаживая Вуксану.
— Да, — ответил Мирас, опустив глаза.
— Видишь, дух может забирать одна лишь смерть. Лишь ей назначено это свершать. А ваш дэвэ пошел против воли богов. Он просто отнимал ваши души. И наши. Теперь у вас нет всесильного дэвэ. Зато осталось много врагов.
— Оставь его, — хмуро окоротила ее Баира. — Это ж не его рук дело. Не ему и отвечать.
Но, Мирас знал, что ответ держать и ему среди первых. Особенно теперь, когда волей самой богини он стал эркэ народа сакха. Как-то оно будет? Достанет ли у него сил? Он и прежде не особо рвался становиться эркэ, а уж теперь и вовсе ненавидел эту долю.
— Пора, — оторвала его от унылых мыслей богиня, появившись у своего коня. — Веди к аясову сундуку. Туда войти-то можно?
— Нет, Великая, — вздохнул Мирас, вышагивая рядом с ее конем. — Там все заплавлено еще при моем прадедушке. Есть только отверстие сверху, куда мы спускали корзины с едой.
— Я туда пролезу? — поразмыслив, спросила Мара.
— О, да, — удивился эркэ. — Но…
— Веревки там крепкие? — Баира поняла богиню с полуслова.
Пришлось Мирасу сбегать за новыми веревками, а после нагонять богиню, разом заторопившуюся к горе. Степнячки забрали у него веревки и прогнали подале от тропы, ведущей на гору. Охранять ту посадили волчиц, а сами бросились за поднимающейся богиней.
— Что мы должны сделать, когда ты уйдешь вниз?
— Баира, если крышка сундука захлопнется, я окажусь в ловушке, — просто ответила Мара.
Она уже уняла сбившееся от поспешности дыхание и пыталась, свесившись вниз, разглядеть на дне узкой ямы малую крышку сундука. Обе степнячки с трудом удерживали рисковую богиню на весу, а зудящие ругательствами языки на привязи. Уж, кажется, довольно с ней пожили, и знали, что тело у нее самое обычное: пусть щупловатое, но здоровое и сильное. Однако беречь свое смертное тело богиня явно так и не научилась. Понятно, что выросла она на руках трех братьев — чудесных батыров. Понятно, что те таскали ее на себе не один год, оберегая свою лапушку — о том как-то в доброй беседе растрепала Лунёк. А теперь, видать, и им — дочерям гордого народа Хун — придется оберегать смертную оболочку богини. Только ж и она сама должна понимать хрупкость той оболочки. Особо теперь, когда ее живот так округлился. Баира и свой-то уже чувствовала за большую помеху, а ей-то с конем управляться не в пример легче. Она-то уж могла понять, что теперь, как прежде, не побегаешь — остерегаться нужно, а Маре все неймется. И как так может быть, чтобы великая богиня была такой мудрой и такой дурой?
— Я окажусь в ловушке, — усмехнувшись, повторила Мара.
Баира догадалась, что та услыхала ее мысли, смутилась, но твердо пообещала:
— Она не захлопнется. Потому, что здесь буду я. И я не стану смотреть ни на что, кроме крышки. Никто не осмелится нас потревожить. Тем более напасть. Дэрмэ спрятался, но все равно будет следить за горой. Он познал Перуна, и не захочет услышать его вопросы. А ты сама-то справишься там, в темноте? Внутри горы. Может, тебе огня раздобыть?
Богиня не ответила. Когда все было готово, она сползла вниз по новой веревке с навязанными на ней узлами. Добравшись до крышки, привязала к огромному кольцу ее конец, дабы избежать порыва прежней изношенной. Влезла чуть повыше и приказала девкам тянуть. Крышка пошла вверх с натугой, и снизу тотчас прилетел удар. Человеку, может, он и показался бы таковым, но, Маре, словно бы кто дохнул в лицо. Она даже не отмахнулась, а просто накрыла темень внизу своей мощью и полезла внутрь сундука.