Председатель
Шрифт:
– Это не башня, а голубятня.
– Зачем?
– Голубь-то - почтовая птица. Над почтой голубятник - в самый раз.
– Идут!..- слышится взволнованный голос подошедшей к окну Надежды Петровны.
К дому Трубникова приближается шумная толпа. Впереди шагает Павел Маркушев в темном костюме и белой сорочке, рядом с ним молодая в светлом длинном платье с фатой и ромашковым венком на голове. За ними выступают родня и гости, среди всех выделяется дородством старший брат Павла уральский сталевар.
Люди
Ты воспой, ты воспой
В саду соловейко...
А раскатистый бас отвечает:
Эх, я бы рад тебе воспевать.
Эх, мово го-о-лосу не хвата-ат.
Хаз-Булат удалой,
Бедна сакля твоя...
Одни слова путались с другими, все ухало, охало, ахало.
– Видишь, ты не пришел, и свадьба сама тебе честь оказывает, - говорит Надежда Петровна.
– Нужна мне такая честь!
– зло отвечает Трубников.
– Коль зарядят дожди - сеногной, все прахом пойдет!
Свадьба приближается к дому.
– Выйди на улицу, неудобно, - просит Надежда Петровна.
– А ему удобно мне в лицо глядеть?
– Нельзя так, Егор, надо быть добрым!..
Трубников как-то странно - нежно и насмешливо - смотрит на жену.
– Да, надо быть добрым... Ведь нам одной жизнью жить, верно? Со всеми свадьбами, родинами, крестинами, радостями, горестями... И сколько же, скажи, будет дрянного, нелепого, мешающего, если не быть хоть раз по-настоящему добрым!
Он выходит на крыльцо, Надежда Петровна следует за ним.
– Егор Иваныч, мы за вами!
– В голосе Павла смущение, неуверенность и радость.
Трубников молчит.
– Такая незадача!
– Павел делает грустное лицо, но против воли глаза его ликуют.
– Прямо несчастный случай, да мы завтра наверстаем!
Умоляюще и нежно смотрит на Трубникова невеста, с веселой надеждой брат-сталевар.
– Мразь!
– громко говорит Трубников Павлу Маркушеву.
– Раз ты коллектив обманул, нет тебе ни в чем веры. Я бы подумал на твоем месте, - он глядит в помертвелое лицо молодой, - стоит ли с таким судьбу вязать.
– И, повернувшись, возвращается в дом
Он входит в дом и садится возле кухонного окошка, глядящего на огороды: верно, нелегко и непросто далась ему эта беспощадная доброта. Мягко ступая, к нему подходит Надежда Петровна.
– Ох и одиноко тебе будет, Егор, - говорит она печально. Трубников молчит.
– Может, это и сила в тебе, что ты так можешь... Только надо ли? Надо ли так с людьми? Ведь нонешний день им на всю жизнь запомнится.
– Я и хочу, чтобы им он запомнился на всю жизнь, - тихо отвечает Трубников.
– Ну, мать, раз нам свадебных пирогов не есть, собери-ка поужинать!
В доме Маркушева негромко и невесело под "Милку дорогую" справляют
– Осрамили тебя на весь свет, - говорит он Павлу.
– Разве это дозволено?
– И за что?
– с хмельной обидой бормочет Павел.
– Ну, ошиблись, поправимся...
– А ему люди - тьфу, лишь бы себя выставить!
– Ладно брехать-то!
– вмешивается скотница Прасковья.
– Он обо всех нас думает.
– Молчала бы, верная Личарда! Вот попомните, ему за ваш труд и пот новые награды выйдут, а вам - сказки о светлом будущем.
– Мы так несогласные...
– крутит головой Павел.
– Я уйду... И Лизаху заберу... А коли она не того... я один...
– Ладно чепуху молоть!
– обрывает его старший брат.
– Я серьезно... Он, гад, мне в душу наплевал!
– Наш взводный тоже гад хороший был, - говорит сталевар.
– А ведь мы не дезертировали и в атаку шли за этим взводным.
– Молчи, блокнот-агитатор!
Появляются захмелевшие бабы, волоча за собой Лизу.
– Горько!
– орут гости.
– Горько-о!
"Так будет" - эта крупная надпись венчает Борькин рисунок, набитый на доски и установленный против строящегося здания конторы.
У стенда остановились две молоденькие колхозницы. Они рассматривают рисунок, переглядываются и прыскают. К стенду приближаются Трубников с Игнатом Захарычем
– Видал, заинтересовались!
– удовлетворенно говорит Трубников.
Но тут и девушки заметили председателя. Смущенно, испуганно охнув, они пустились наутек.
– Чего это они?
– удивился Трубников. Но, подойдя к стенду, он краснеет от гнева.
Через весь рисунок, который он частично загораживает своей фигурой, тянется другая надпись: "Когда рак свистнет... твою мать".
– А каждую стеночку еще в особь изукрасили, похлеще иного забора, сокрушенно говорит Игнат Захарыч.
– Да, выражено недвусмысленно...
Трубников приходит домой, где застает Надежду Петровну.
– Знаешь, как стенд испохабили?..
– начинает он. Надежда Петровна прикладывает палец к губам и кивает на закуток.
– Плачет?
– шепотом спрашивает Трубников.
– Не знаю...
Трубников проходит в закуток. Мальчик лежит плашмя на койке.
– Ну, Борис, это не по-солдатски...
Борька поднял измятое подушкой сухое, бледное лицо.
– Чего вам, дядя Егор?
– Прости, мне показалось, что ты того...
– Нет... Я просто думаю.
– О чем?
– Почему люди такие злые? Ведь это же хорошо, что мы с вами придумали? И нарисовано хорошо, правда?
– Хорошо, да только не ко времени. Поторопились мы...
– Почему?