Председатель
Шрифт:
– За то, чтоб мне Коньково и во сне не приснилось!
– провозглашает Валежин и, чокнув донышком своей стопки по старухиной стопке, духом выливает спирт.
– У, хам!
– Что?
– Хам, говорю, ваш Трубников.
– Ладно тебе. Мальчонка у него приболел, - заметила старуха - Поздний поскребыш... знаешь, как над такими трясутся?
– А чего же он не сказал?
– Видать, не захотел с шалопаем вязаться...
– Ведьма Иванна, смотри, наследства лишу, - без
В дом Надежды Петровны с двумя чемоданами и саквояжем вваливается Валежин.
– Почему вы не позвали меня раньше?
– говорит он недовольно.
– Я опаздываю на поезд.
Хотя Трубников находится туг же, Валежин делает вид, что не замечает его, и обращается только к Надежде Петровне. Он ставит чемодан на пол посреди кухни, сбрасывает куртку и торопливо ополаскивает руки под рукомойником.
– Чистое полотенце!
– бросает он.
– Что с мальчиком?
– Простыл, поди.
– Надежда Петровна подает ему рушник
– На что жалуется?
– резко прервал ее Валежин.
– Горлышко болит... Может, ангина...
– Диагноз мне не нужен! Температура?..
– Тридцать девять и семь...
Валежин проходит в комнату, где лежит маленький больной.
Появляется Алешка Трубников.
– Дядя Егор, за врачом поедем?
– громко говорит он.
– Тс ты!
– прикрикнул Трубников:
Алешка округлил глаза и на цыпочках вышел. С озабоченным видом вернулся Валежин.
– Боюсь, что это дифтерит, - говорит он.
– Срочно нужна сыворотка, но в районе ее нет...
– А в горбольнице?
– спросил Трубников.
– Конечно, есть. Трубников тут же вышел
Вездеход мчится в мартовскую черноту полей. Алешка давит на сигнал.
Поспешно отваливаются вправо, к обочине, возы с черным, прелым сеном, бестарки с навозом, грузовики. Трубников вцепился рукой в железную скобу...
Валежин достает из чемодана инструменты, белый врачебный халат. Закрывает чемодан и засовывает его вместе с другими своими вещами под лавку. Он явно распрощался с мыслью о скором отъезде.
– Вскипятите воду, - говорит он Надежде Петровне, надевая халат.
Вездеход мчится по улицам города. Подъезжает к старому зданию больницы и останавливается. Трубников быстро подымается по обшарпанным, ступенькам, толкает тяжелую дверь.
Кажется, что время остановилось в доме Трубниковых. Надежда Петровна все так же мерно покачивается, сидя на лавке, будто отмеривает секунды своего мучительного ожидания. Но когда из другой комнаты вышел Валежин с тазом в руках, она мигом вскочила с лавки.
– Он больше не задыхается, - успокоительно проговорил Валежин и вдруг в порыве внезапной слабости
– Дайте крепкого чая и... выделите мне отдельную посуду...
По вечереющей размытой дороге мчится вездеход. Его заносит, выбрасывает к обочине, кажется, что он вот-вот опрокинется.
К баранке приникло широкое, бледное лицо Алешки Трубникова. Рядом с ним - старичок профессор Колпинский. Воинственно торчит клинышек бородки из-под бобрового воротника старомодной шубы на лире.
– Молодой человек, - обращается старичок к Алешке, - тише едешь дальше будешь - правило не для вашего возраста.
– Опрокину, товарищ профессор, сами же заругаете!
– огрызнулся Алешка.
– А вы думали, похвалю! И все-таки поднажмите.
Вездеход с воем устремляется вперед, ныряет в глубокую яму, огромная мутная вода ударяет в переднее стекло...
Изба бывшей хозяйки Валежина. С печи доносится легкое похрапывание. Тонко пискнула дверь, зажегся свет, с чемоданом в руках вошел Валежин. Старуха кубарем скатилась с печи.
– Свят, свят, свят!
– забормотала крестясь.
– Не пугайтесь, Ведьма Иванна, это я. И пока еще во плоти, - проговорил Валежин.
– Пришел помирать, а вас назначаю своей душеприказчицей... не волнуйтесь, наш договор остается в силе: сподники за вами...
Сырое серое утро. Рассвет медленно вползает в окна. Все отчетливее вырисовываются очертания предметов, наполняющих дом Трубникова.
Мы видим Надежду Петровну, окаменевшую в своем горе. Она сидит перед кроваткой сына.
Во дворе, под навесом, Трубников строгает доску, установленную в струге. Он строгает тяжело и неловко, сжимая рубанок своей единственной рукой. Капли пота, будто слезы, стекают по его притемнившемуся лицу...
С ночного дежурства в обычном драном, засаленном полушубке, треухе и толсто подшитых валенках, с берданкой за плечом бредет Семен. Подходит к плетню вокруг Егорова двора, с мрачным сочувствием глядит на трудную, неловкую работу брата.
– Подсобить?
– проговорил с натугой.
Егор поднял голову и глазами показал: не надо, должен сам... Что-то былое, неискалеченное жизнью на краткий миг проскользнуло между двумя близкими по крови людьми. Семен понимающе качнул головой и медленно пошел прочь.
В избе, в той же позе, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, закоченела над кроваткой мертвого сына Надежда Петровна.
Трубников, кончив строгать, начинает сколачивать маленький детский гроб. Гвозди он держит во рту.
– Где я могу остановиться?
– тихо спрашивает, входя под навес, старичок профессор.