Предшественники Дарвина в России

Райков Борис Евгеньевич

организма.

Поддерживая это убеждение, Бэр, естественно,

ставит вопрос: «не произошли ли те различные формы,

которые мы привыкли считать за особые виды, друг от

друга, путем постепенных изменений?» Автор отвечает

на этот вопрос утвердительно и подтверждает это

мнение рядом примеров, причем особенно убедительным ему

кажется пример с морскими свинками, которые, будучи

завезены из Америки в Европу в XVI в., образовали

здесь,

на памяти человека, новый вид.

Таким образом, в вопросе о происхождении видов

Бэр попрежнему оставался трансформистом. Но каковы

пределы этой трансформации, можно ли, действительно,

провести эволюционную линию от простейших до

человека, — к такого рода вопросам Бэр стал относиться

осторожнее. Он вовсе не отрицал, что такого рода

всеобщая эволюция возможна. Но он указывал, что наука

не имеет пока в своем распоряжении достаточного

количества фактов, доказывающих правильность этого

взгляда. Действительно, в 30-х годах прошлого века ни

палеонтология, ни сравнительная анатомия не

располагали исчерпывающим фактическим материалом этого рода.

Припомним, что родственная связь позвоночных с

беспозвоночными была выяснена лишь тремя десятилетиями

66

позже благодаря работам А. О. Ковалевского, И. И.

Мечникова и др.

Работа Бэра по эмбриологии, которой он занимался

все предыдущие годы, приучила его к особой точности

и осторожности в выводах. Он на практике убедился, что

даже такие замечательные наблюдатели, какими были

его предшественники в области изучения эмбрионального

развития животных (например, Вольф и Пандер), не раз

ошибались и делали неправильные заключения.

Постепенно Бэр стал все более и более скептически относиться

ко всем теориям, не вытекающим непосредственно из

твердо установленных и проверенных фактов. Очевидно,

под влиянием такого настроения он и начал с сомнением

расценивать эволюционные настроения широкого

масштаба, которые носили характер научных предвидений,

обгоняющих опыт.

Занимаясь сравнительной анатомией и эмбриологией,

Бэр пришел к выводу, что всех животных по общему

плану их строения можно разделить на четыре основные

группы, которые он назвал типами животного

царства. Таких тцпов наш ученый различал четыре:

червеобразные, лучистые, моллюски и позвоночные. Внутри

этих типов он видел переходные промежуточные формы,

которые связывали между собою различных

представителей типов. Но связи между типами при

тогдашнем

состоянии науки не были достаточно выяснены, и о них

можно было только гадать. Поэтому Бэр и признал, что

говорить о родственных отношениях между отдельными

группами животных можно только внутри типов,

поскольку для этого имеются фактические доказательства;

говорить же о филогенетической (кровно-родственной)

связи между типами не следует, пока в науке не

наберется для этого доказательный фактический материал.

«Но все же я не могу найти сколько-нибудь вероятных

данных, — пишет Бэр в упомянутой нами статье, —

говорящих за то, что все животные развились друг от друга

путем превращения одних в другие».

Руководствуясь такого рода соображениями, Бэр и

решил, что осторожнее ограничить эволюцию более

узкими пределами, например, пределами типа: «На

основании всего предыдущего, — читаем в статье Бэра, —

мы должны заключить, что, поскольку наблюдение

доставляет материал для выводов, преобразование извест-

67

ных первоначальных форм животных в

последовательном ряду поколений весьма вероятно, но только в

ограниченной степени».

Из всех статей-докладов Бэра на данную тему только

эта и была напечатана, остальные остались неизвестными

широкому кругу биологов. Поэтому за Бэром и

утвердилась в научной литературе репутация «эволюциониста

в ограниченных пределах», половинчатого эволюциониста.

Стали думать, что сдержанность Бэра в данном вопросе

проистекает из принципиального отрицания всеобщности

эволюции. Нашлись даже такие критики, которые стали

отрицать, что Бэр был эволюционистом.

Нет ничего более ошибочного, как такое понимание

высказываний Бэра. Его осторожность в этом вопросе

проистекала из совершенно других оснований и была

продиктована очень строгими требованиями, мы бы

сказали слишком строгими требованиями, которые он

предъявлял к методу научного исследования. Эту

осторожность и осмотрительность Бэра еще усиливало его

официальное положение действительного члена Академии

наук, где эволюционная идея не пользовалась в то время

ни малейшим сочувствием.

На такой принципиальной позиции по отношению

к эволюционной идее Бэр оставался до конца своих дней.

Он продолжал считать себя трансформистом и, когда

появилась теория Дарвина, счел справедливым указать