Предсказанное. Том 1
Шрифт:
Мальгин вспомнил слова Купавы и проговорил:
– Передавай ему привет. Джек Лондон – один из самых любимых моих писателей, его циклы рассказов, как северный, так и южный, можно перечитывать всю жизнь. Я благодарен ему за то, что он был, а судьбе за то, что она позволила начать изучение литературы с его «Конца сказки» и «Прибоя Канака».
Джума молча вскинул руку в прощальном жесте и полез в кабину.
– Подожди, – вспомнил Мальгин. – Ты-то с какой целью нашел меня в этой глуши?
Новоиспеченный безопасник придержал дверцу машины.
– Во-первых, я соскучился;
– Поясни, не совсем уразумел.
– У слова «расчетливость» шесть тысяч орфографических вариантов, но смысл всего один. При появлении Шаламова ты должен рассчитывать каждый свой жест, и это время не за горами. Он вернется на Землю, одиночество – не его удел, потому что он все-таки не совсем «черный человек». И еще учти, что он способен трансформировать внешность.
Хан захлопнул дверцу пинасса, прошелестев обшивкой по кустам, и скрылся за верхушками деревьев.
День померк.
Джума улетел озадаченный, а может быть, и уязвленный – если понял значение визита Карой, неожиданного лишь для него; Мальгин-то его ждал, чего уж там греха таить, хотя ждал и другой встречи, которой он одновременно боялся, как удара в спину. Он боялся Купавы, потому что не мог гарантировать собственной твердости и дружески ровного к ней отношения; он боялся ее, потому что давно простил, но не простил самому себе; он боялся, потому что любил ее до сих пор, хотя и казалось ему иногда, что это чувство слабеет, размывается, как рисунок акварелью под дождем. И не потому ли так легко ему было с Карой? Женщина была независима, свободна в решениях и поступках в той же степени, в какой он был несвободен. Господи, зачем же формулу: нет любви без препятствий – возводить в ранг абсолюта?..
Мальгин очнулся: из лодки на него вопросительно и странно смотрел незаметно подплывший отец.
– Ты что-то сказал, па?
– У тебя сегодня день приема гостей? Кто это был?
Заноза тревоги с этим вопросом вошла в сердце Клима и так там осталась, пока он умывался, собирал вещи и одевался.
– Па, я должен идти, извини. Есть неотложные дела. Не сердись, ладно?
– Жаль, – тихо, с грустью сказал старик. – Как я могу на тебя сердиться? Береги себя.
– Спасибо за два прекрасных дня, два вечера и две ночи. Я отдохнул так, как не отдыхал никогда в жизни. Мы еще порыбачим с тобой, обещаю.
Старик прижал его к себе, уколов небритым подбородком – он никогда не брился на природе, отращивал бороду, – пробормотал:
– Ты изменился, Клим…
Мальгин поцеловал его в темную от загара шею и пошел, не оглядываясь, к их туристскому пинассу.
Заремба вошел в кабинет в тот момент, когда Мальгин собирался выключить связь с Гиппократом: он успел узнать все институтские новости и раздумывал теперь над тем, за что браться в первую очередь.
– Привет директору, – сказал молодой нейроконструктор; руки, как всегда, в карманах, на лице непробиваемая безмятежность, в глазах любопытство. – А Богдан говорил, что ты выйдешь только в августе.
– А я еще не вышел,
Заремба небрежно отмахнулся.
– Не стоит поздравлений, я могу делать и более сложно.
Мальгин засмеялся.
– Ты не меняешься. Как дела у Стобецкого?
– У него тоже ничего не меняется: работает, бурчит, каждую неделю ходит в театр с новой дамой. Лучше расскажи, где ты пропадал, – вдруг жадно сказал Заремба. – А то слухи ходят один страшней другого. Где Шаламов? Что там у вас произошло?
46
Спинномозговой узел – ганглий (лат.).
На миг в душе Мальгина шевельнулось дремлющее раздражение, он отвык от манеры поведения Зарембы, парень так, наверное, и не избавится от амикошонства, не научится тактичности самостоятельно, надо бы позаниматься с ним, хотя чувство такта, деликатность и галантность, очевидно, должны быть врожденными, генетически запрограммированными. А их планируемое приобретение в зрелом возрасте – процесс длительный и не всегда результативный…
– Какие слухи ты имеешь в виду? – спросил Мальгин, снимая эмкан и приглаживая волосы.
– Говорят, ты дрался с Шаламовым, но тот превратился в «черного человека» и удрал на Орилоух. А еще говорят, что ты стрелял в него…
– Кто говорит? – наливаясь яростью, сипло спросил Мальгин.
Заремба испуганно отступил, в замешательстве потрогал верхнюю губу.
– Да ребята из неврологического, Стоун, Роб, Жека…
– А они откуда знают такие подробности? Что у них за источник информации?
– Не знаю точно. – Заремба пожал плечами. – У Роба приятель в СПАС-центре, может, он?
– Имя приятеля не помнишь?
Молодой нейрохирург засмеялся, преодолевая внутренний трепет: он никогда не видел у товарища таких глаз – в них плавились ненависть и угроза.
– Ты будто ведешь допрос… Имени приятеля Роба я не помню, спроси у него сам. Так ты расскажешь о своих приключениях?
– Расскажу. – Мальгин взял себя в руки; он уже понял, откуда ветер дует, информатором Роба, равно как и Купавы, мог быть только один человек – Марсель Гзаронваль, мстивший ему подобным образом. – Позже расскажу. Не обижайся, Иван, я еще не совсем здоров, и мне вредно волноваться.
Заремба торопливо закивал.
– Все понял, прошу прощения, Клим, но смотри – ты пообещал. Моя помощь не понадобится?
– В чем? – усмехнулся Мальгин через силу. – Спасибо за сочувствие, обойдусь. Таланов у себя?
Заремба как-то странно посмотрел на него.
– Тебе разве ничего не говорили?..
Мальгин молча взглянул на коллегу, и тот снова почувствовал себя неуютно.
– На Совете академии Таланов снял с себя обязанности директора и взял месяц отдыха. Мотивировал тем, что не предусмотрел последствий пробуждения Шаламова и тем самым подверг риску ни в чем не повинных людей.