Предсказанное. Том 1

Головачев Василий Васильевич

Вставший было Мальгин снова сел.

– А Гиппократ этого мне почему-то не сообщил… странно… Что Богдан собирался делать?

– Сказал, что будет согласен с любым назначением, и Совет принял решение поменять вас местами. Так что ты теперь – без пяти минут директор. Ты разве не расслышал, как я тебя приветствовал?

– Думал, ты, как всегда, шутишь.

Мальгин медленно и глубоко вздохнул и так же медленно выдохнул: в голове тонко задергал-запульсировал сосудик, и тотчас же ожил «филер» на груди – его писк был слышен только хозяину.

Такой новостью можно свалить и здорового, подумал Клим, а я еще действительно не в форме. Бедный старикан, что ему пришлось пережить! Он ведь на самом деле всю жизнь

будет считать себя виновником случившегося, и доказать обратное невозможно, уж такой он человек. Если уж вбил себе в голову какую-то идею – обухом не выбьешь. Кремень… Дредноут!

Последнее слово Мальгин произнес вслух.

– Кто? – не понял Заремба.

Мальгин очнулся.

– Я, конечно. Не обращай внимания, это эвфемизм. Ты, пожалуйста, иди, Иван, мне надо побыть одному. Не говори, что я в институте, не хочу паломничества, хватит с меня и твоих расспросов.

Хирург подошел, похлопал его по плечу и вышел, несколько разочарованный тем, что не смог целиком удовлетворить своего любопытства. Однако быстро примирился с неудачей и тут же переключил внимание на новый интерес. Мальгин невольно позавидовал легкости его характера, сам он был слеплен из другого теста.

На груди снова зашелся писком «филер».

– Слышу, слышу, не нервничай, – буркнул хирург. – И без тебя ясно, что мне необходима консультация.

Он позвонил Купаве, не включая обратной связи, полюбовался на крошечное существо в колыбели, возле которой топтался робот-нянька с немыслимым набором игрушек, и вызвал отдел безопасности УАСС.

ГЛАВА 4

Уже после второго путешествия по «струнным» трассам, связывающим Орилоух с «живыми» станциями метро на других планетах, Шаламов ощутил потребность делиться с кем-нибудь своими открытиями. «Черный человек», которого он не отпускал, таская за собой в качестве гида, живого справочника и просто собеседника, замкнулся в себе и все реже отвечал на вопросы, а скафандровый микрокомп не годился для роли сопереживателя и товарища, его забота не распространялась на душу хозяина. И тогда снова вернулась мысль посетить Землю и забрать с собой Купаву. Это был бы самый благодарный слушатель и сопереживатель из всех возможных, включая даже ученых-ксенопсихологов, а уж что показать Купаве – Шаламов знал.

Первый прыжок с Орилоуха после схватки с чужим автоматом, из которой Даниил вышел победителем, впервые воспользовавшись «универсалом», занес его в иную галактику, на планету, где царствовала электрическая жизнь. Ничего в ней не поняв, Шаламов стартовал снова и оказался за пределами местного скопления галактик, в которое входили и Туманность Андромеды, и галактики в Волосах Вероники, и Галактика, давшая жизнь Солнцу.

Орилоун-метро, выбросивший спасателя с «черным человеком» на поводке, с первого взгляда был установлен на небольшом по космическим масштабам скалистом планетоиде, изъеденном порами, как головка сыра. На самом же деле планетоид оказался чудовищным скелетом жившего некогда существа! В поперечнике скелет-планетоид достигал шестисот шестидесяти шести километров! Сам Шаламов, наверное, никогда не догадался бы, что это такое, новость сообщил ему маатанин, взволновавшийся на короткое время. Потрясенный спасатель долго не мог прийти в себя от неожиданности, бродя по «внутренностям» монстра, но не верить «черному человеку» не мог, маатане не были способны на ложь, да и на творческую фантазию тоже.

Исполин давно был мертв, сотни тысяч лет, но трансгресс-метро на нем работало исправно, как ни в чем не бывало, хотя от старости само превратилось в «скелет».

Не найдя на «трупе» ничего достойного внимания, Шаламов отправился дальше и вышел на Орилоухе, в незнакомом районе. Снова нырнул в «струну» мгновенной транспортировки и вылез под водой неизвестно где…

Потом были десятки

голубых, красных, желтых солнц, гигантов и карликов, с планетами и без них, вращающихся вокруг черных дыр и нейтронных звезд, в шаровых скоплениях, в эллиптических, спиральных и не имеющих определенной формы галактиках. Однажды Шаламов вышел из метро, выращенного в системе квазара, и в течение суток любовался грандиозной картиной горящего обломка праматерии, сохранившегося с момента Большого Взрыва Вселенной.

А потом идущий внутри Шаламова процесс распада психики достиг той стадии, когда включение памяти «черного человека» стало уже не раздражающим, а приятным фактором, хотя сам Даниил не понимал, что при этом состояние озарения сопровождается устойчивым безразличием ко всему, что еще так недавно казалось интересным и волновало душу. Вспыхивающее восхищение быстро сменялось равнодушием, интерес к новым ощущениям гас, разгорался ненадолго и снова потухал; человеческая психика все еще боролась за власть внутри Шаламова, но силы были уже неравны – подсознание, принадлежащее маатанской психике, постепенно подчиняло сознание, и таявшему человеческому «я» все труднее было контролировать поступки хозяина. Спасти личность Шаламова могла только немедленная операция.

Вернулись головные боли, появилась тяга к обычной человеческой пище, несмотря на то что спасатель не был голоден, приспособив организм к прямому поглощению энергии, как это делали «черные люди».

Спустя неделю с начала путешествия Шаламов заметил, что за ним следует тот самый непонятный орилоунский автомат с «миллионом глаз», с которым он столкнулся еще на Страже Горловины, когда гнался за сбежавшим маатанином. На запросы «глазастый» фантом не отвечал, только смотрел, а когда Шаламов брался за пистолет – исчезал, словно понимая, к чему это может привести. Однако исчезал ненадолго, на час-два, чтобы потом выскользнуть из ниоткуда, как стеклянная змея, и превратиться в зыбкое полупрозрачное облако со множеством живых, внимательных, вразнобой мигающих глаз.

На вопрос Шаламова: что это такое? – «черный человек» ответил коротким: «Было всегда», – но пояснять свой ответ не стал. В конце концов спасатель привык к необычному преследователю, будто к детали пейзажа, и перестал обращать на него внимание: «глазастый» был безвреден и представлял собой скорее всего автомат-наблюдатель.

Почувствовав, что ему становится хуже, Шаламов решил серьезно поговорить с маатанином: многое из того, что всплывало в сознании из хранившихся в памяти запасов маатанских знаний, оставалось непонятным, хотя спасатель уже знал главное: кто такие маатане, как возникла их «цивилизация», что такое Орилоух и для чего создан Страж Горловины. Но оставались «темными» знания, передаваемые маатанами из поколения в поколение и не используемые ими в повседневной жизни; вот они-то и будоражили остатки человеческого любопытства Даниила. Ему казалось, найди он ответ на все загадки – и его болезнь прекратится сама собой, или он сможет вообще вылечить себя сам, без помощи хирурга Мальгина и земных врачей, поэтому Шаламов наконец перестал метаться по неизвестно кем созданной сети мгновенного масс-транспорта и попытался разговорить молчаливого «черного человека», полного непонятной тоски и скорби.

Вышли они в угрюмом дождливом мире с низкими, зеленоватыми тучами, нависшими над серо-коричневыми, рябыми от дождя водоемами и голой скалистой почвой, черной и блестящей от пленки воды.

Джордж определил, что вода в этом мире насыщена целой смесью кислот от серной до плавиковой, и Шаламов вынужден был вернуться в сухой грот метро: глазастый орилоунский автомат остался висеть снаружи – видимо, погода ему нравилась.

Шаламов уже знал, что «черные люди» не имеют имен, хотя это и не мешало им различать друг друга, но для определенности называл «своего» маатанина Отшельником.