Предтеча(Повесть)
Шрифт:
— Чего попусту махать? Вынимай саблю и маши, — спокойно проговорил князь, и толпа поддержала его радостными криками.
Чол-хан заревел и взвил саблю. Через мгновение всадники сшиблись в яростной схватке. Татарин оказался искусным и сильным врагом, это князь понял сразу по его тяжелым ударам. К тому же в руках у Андрея была жиденькая, хотя и богато изукрашенная сабелька, предназначенная для торжественных выездов, — такая и в ударе не сильна, и в защите — не стена. Вот Чол-хан широко замахнулся, норовя ударить в голову. Князь Андрей
«Ничего, первый наскок мы сдержали, а теперь сами кусаться начнем, — подумал князь, увертываясь от очередного удара. — Вон ты как широко размахался — раз! — Князь ткнул противника в вытянутую руку, но сабелька наткнулась на спрятанный под рукавом доспех. — Эге, так ты с начинкой — раз!» Его сабелька достала незащищенную кисть руки. Удар был несильным, но Чол-хан сразу же ослабил натиск.
Всадники разошлись и уже были готовы броситься в новую схватку, но тут на площадку пало копье с великокняжеским прапором, что требовало немедленной остановки поединка. Вскоре сопровождаемые стражниками соперники предстали перед великим князем, который, передав свои обязанности в шествии ближнему боярину, поджидал их у Фроловских ворот.
— Ты почто свару затеял? — сурово спросил он у брата.
— Не терплю, когда нашу честь позорят! — гордо ответил тот.
— А ты почто лаешься не ко времени и не к месту? — повернулся великий князь к Чол-хану.
— Я лаял, что ты нынче бога славил, а вчера его обманул. Как можно?
— В чем это? — недоуменно поднял брови великий князь.
— Ха, целовал мне крест на грамоте, что Латифа не укрываешь, а сам его в городке своем припрятал!
— Это ложь!
— Моя не ложь, твоя ложь! — сказал Чол-хан, неожиданно сломав язык. — Моя знает, что ты ему городок Алексин дал.
— А-а, — протянул великий князь, — верно, дал. Так мы сей городок боле за собой не числим, и грамотка об том имеется. Потому, когда говорил, что нет Латифа на московской земле, ни в чем не лукавил ни перед богом, ни перед тобой…
Чол-хан понял, что его одурачили, и разозлился:
— Ты не исполнил царский фирман и будешь за то наказан!
— Про то мы с царем сами и разберем, — терпеливо сказал великий князь, — а ты веди себя пристойно и боле не задирайся, не то отправим без чести и до времени.
— У меня честь отнять не просто, а времени твоего ждать не стану! Сам уеду, завтра же, нет, сейчас!
— Ты сперва со мной слади дело, а потом уже беги, — неожиданно сказал князь Андрей и, гордо посмотрев на брата, добавил: —У нас ведь не одними словами дело вершат!
Чол-хан, с трудом сдерживая заклокотавшую в нем ярость, прохрипел:
— Я до отъезда успею разбить твой башка.
Иван Васильевич, в досаде на выходку Андрея, хмуро сказал:
— У нас нет обычая бить царских послов…
— Зато есть привычие быть от
— Опять, поганец, всуе словами мечешь! — сказал Андрей.
Иван Васильевич гневно посмотрел на брата:
— Ведь нароком его задираешь! Отправляйся на мой двор и сиди безвылазно, покуда хан к себе не отъедет!
Князь Андрей с достоинством ответил:
— Хоть ты, государь, как старший брат за отца мне будешь, но чести лишить не волен. Окуй или стражу приставь, тогда, может, эту собаку и спасешь, а по одной воле сидеть у тебя не стану!
Его поддержало почти все великокняжеское окружение.
— Государь! — выскочил вперед князь Холмский. — Брат твой дело говорит. Неможно нам боле позор от поганца терпеть. Дозволь мне проучить басурманина!
Иван Васильевич грозно сдвинул брови:
— Чол-хан — царский посол, и кто обидит его, будет мною наказан. Ступай и ты под стражу, князь Данила. Нынче без петухов обойдемся, а завтра решим, что делать.
Чол-хан ощерился:
— Братка пожалел! Данилка пожалел! Что делать — не знаешь, всю ночь думать будешь!
Он громко, с издевкой захохотал. А вокруг продолжало расти возмущение, которое постепенно перекидывалось на окружающую толпу.
— Бей сыроядцев! Гони их отселя взашей! Слава князю Андрею! — неслось отовсюду.
Патрикеев подъехал к Ивану Васильевичу и негромко сказал:
— Ослобони брата, государь, и дай свершить ему свое хотение. Вишь, народ волнуется…
— Нишкни! — оборвал его великий князь. — Народ — не море, можно утишить! Дай крепкую стражу, чтоб татарина в целости до своего подворья довели! А я к себе подамся.
С этими словами он направил коня ко дворцу. За ним, окруженные охраной, поехали взятые под стражу князья. Андреев дядька Прокоп отчаянно заметался у ворот и закричал:
— Забрали князя, надежу и заступника нашего! Кто таперя супротив басурманца встанет?
Его слова нашли живой отклик.
— Ослобонить князя! — грозно заволновалась толпа и двинулась за стражей.
Патрикеев мигом проскочил вперед и велел запереть ворота. Ярость толпы, встретившейся с могучей дубовой преградой, быстро переключилась на ордынский отряд.
— Бей поганых! — пронеслось по площади, и в ордынцев снова полетела всякая пакость.
Стражники отчаянно заработали плетями, пытаясь усмирить толпу, но это вызвало лишь новое озлобление. Метателей стало больше, а их снаряды потяжелели.
Татарский посол Ибрагим быстрее всех понял истинную опасность. Он метнулся к Чол-хану и вскричал:
— Московиты взбесились! Нужно немедля бежать, пока безумие окончательно не помрачило их разум!
Но Чол-хан в ответ лишь рассмеялся:
— Я не бежал и перед грозным войском, не то что перед этими глиняными горшками. Ты знаешь, что один камень может побить десять тысяч горшков, и сегодня таким камнем буду я! — С этими словами он вытащил свою саблю.