Предтеча(Повесть)
Шрифт:
— Дозволь сказать мне, повелитель! — поднялся мирза Бочук. — Чтобы укусить сильнее, кусают полной пастью, а наши зубы слишком далеки друг от друга. Нужно идти к литовским землям, соединиться с королем и потом уже ударить по русским крепким кулаком!
— Нет-нет! — раздался негромкий голос имама. — Войско правоверных не должно подвергать себя такому унижению. Пусть король неверных сам придет сюда или соединится с нами на полпути.
— Но, повелитель, — вмешался один из военачальников, — Иван укрепил свои южные границы, и нам не с руки лезть на стены, когда есть открытые двери у Мурома или Мещерского городка.
— Тогда
Ахмат раздраженно оборвал советчиков:
— Прекратите базар! В ваших словах можно утопить любое дело. Я сам укажу, куда вести войско, а вы готовьте его к походу. Я требую, чтобы у каждого воина было по два, нет, по три лука, три полных колчана, топор, щит, на десяток — три сабли. Пусть в корхане работают днем и ночью, а ты, мухтасиб, закупи все сабли, которые есть на нашем базаре.
— Но у нас для этого мало денег, повелитель, — смиренно поднялся тот.
— Бери в долг, расплатимся пленными. Нужно взять как можно больше веревок — они понадобятся для тех русских, кто не удостоится чести принять смерть от руки правоверных. Веревки тоже бери в долг, мухтасиб!
Ахмат распустил курултай и задержал князя Темира, доверием которого он пользовался в последнее время особенно часто.
— Каковы? — с презрением качнул он головой в сторону удалившихся. — Они все кричат лишь для того, чтобы их услышали. Как молодые жеребчики весной, а?
— Нет ни одного даже самого темного дела, которое не имело бы светлого оттенка — так говорят наши мудрецы, — загадочно сказал Темир.
— И какой же смысл скрыт в этой болтовне?
— А такой, что на Русь можно идти несколькими путями и ни один из них явно не предпочтителен. Это заставляет тебя думать, куда нападать, а Ивана — откуда ждать нападения.
— Ну и что? — не понял Ахмат. — Я подумаю и выберу самый правильный путь.
— Мудрость твоих решений известна, великий хан. И до нее Иван может не возвыситься. А если еще и помочь ему в этом? Ведь он обманется и уберет свое войско с твоей дороги. Такой обман дороже сабель, которых у нас и так не хватает.
— М-м… ты мудро рассудил, Темир, — согласился хан. — Но как обмануть нам Ивана?
— Тут нужна хитрая хитрость, — сказал Темир. — Пусть курултай продолжает жарко спорить о движении твоего войска, а ты не посвящай никого в истинность своего решения.
Зашумела, забурлила Орда. Из столицы, подобно волнам от брошенного камня, помчались быстрые гонцы. Они несли ханский приказ, с получением которого вступали в силу законы неписаного монгольского права — ясы. Повсюду затевались споры: каждый здоровый мужчина стремился встать под священное зеленое знамя пророка, ибо оно могло привести его к власти и богатству. К тому же отправляющиеся в поход могли многое требовать и получать с остающихся. Даже если воин возжелает жену своего брата, тот должен был с радостью уступить ему ее. Таков был задаток за трудности походной жизни, раны, увечья, а может быть, и за саму жизнь.
Пока счастливцы творили доблестные дела на чужих ложах, их снаряжали в дорогу. В кузнях звенела сталь, в юртах скрипели жернова. Ловкие женские руки бесшумно сновали иглами — из шкуры молодых козлят шили походные мешки. Они были невелики да и припасом
Здесь уже действие ясы кончалось — начиналась суровая походная жизнь и строгая воинская управа. Так и жили по десяткам, с опаской приглядывались друг к другу — теперь они были нерасторжимо связаны до конца похода и за чей-либо проступок должны были отвечать все вместе. Побежит один с поля боя, казнят весь десяток, ослушается другой — выпорют всех в назидание. К концу похода случалось видеть такое: идут рядом несколько воинов, и все без правого уха — расплатились за татьбу одного из своих товарищей.
С каждым днем вокруг Сарая рос и ширился новый город. Войско готовилось к походу, учило небывальцев, ожидало посланцев дальних улусов. Страдная пора настала для всех, особенно для тех, кто готовил воинский наряд.
Мухтасиб полинял и стал походить на полуспущенный бычий пузырь. Князь Темир, вызвавший его к себе по какому-то делу, очень удивился и спросил о причинах такого превращения. Но когда мухтасиб стал жаловаться на трудные времена, Темир сурово осек его:
— Видишь, у тебя своих дел невпроворот, а ты и в другие дела встреваешь. Почто московских лазутчиков у себя держишь? Я еще не видел фирмана, объявлявшего тебя главой ханской хабаргири [58] . — Слова у мухтасиба застряли в горле, щеки мелко затряслись. — А может быть, ты стремишься к тому, чтобы достигнуть сиятельного величия? Поостерегись, ибо величие соседствует с ничтожеством, а ничтожество может превратиться в ничто!
58
Хабаргири — разведка.
Челюсть у мухтасиба непроизвольно отвисла и тоже затряслась. Он вспомнил, как несколько лет назад один честолюбивый темник был обвинен в непомерном властолюбии и по приказу хана лишился жизни, имущества и чести. О нем часто говорили, когда хотели предостеречь зарвавшегося, но имени несчастного не упоминали — имени он тоже лишился. Мухтасиб пал на колени, придержал рукой отвисшую челюсть и сумел выдавить первое, что пришло в голову:
— Неверно тебе сказали, князь… Какие это лазутчики, так, воришки… Решил проучить для острастки…
— А среди тех воришек, слышал, и тот, кто прошлой осенью меня охромил…
— Ох, наговор! — тонко выкрикнул мухтасиб. — Да будь таков злодей, стал бы я его просто так держать?!
— Вот и приведи его ко мне, — приказал Темир, — сам разберусь!
После этого разговора мухтасиб поспешил в подземелье, где томились московские купцы, У него был такой жалкий вид, что Василий вместо обычной ругани съязвил:
— Долгонько тебя не было — эк перевернулся весь, от скукоты, что ли?
— Мине на тибя надоел посмотреть, — буркнул мухтасиб, — типер на тибя князь Темир будет посмотреть…