Предупреждение Эмблера
Шрифт:
Закхейм поймал себя на том, что барабанит по столу.
– Довольно сомнительная улика, насколько…
– Такого рода детали в моем отделе называют суточными отложениями. Именно на них и построена археология реального времени.
Закхейм пронзил его взглядом.
– Мы планируем операцию, сравнимую по сложности с операцией на сердце, так что важна каждая мелочь. Назад ходу уже не будет. Я хочу убедиться, что у нас все учтено. Прежде чем Таркин будет объявлен «безвозвратно утраченным», мы должны удостовериться, что довели дело до конца. Никакой неопределенности не должно быть.
– Определенность есть только в школьных учебниках по арифметике, –
Закхейм постарался не выказать раздражения – аналитик цитировал свой принцип каждый раз, когда появлялся хоть малейший повод.
– По-вашему, мы уже вышли на этот пункт?
– По-моему, мы давно уже его миновали. – Он слегка напрягся, подавляя зевок. – То, что он делает сейчас, ставит под сомнение его прошлые операции. Такого человека нужно остановить. Без лишнего шума и не привлекая внимания. Пока он не создал проблем своим работодателям.
– Полагаю, вы имеете в виду его бывших работодателей. – Закхейм снова повернулся к Рэндаллу Деннингу. – С идентификацией трудностей не возникло?
– Никаких, – ответил бледнолицый молодой человек в синем блейзере. – Как мы уже отмечали, Таркин изменил внешность. Хирургическим способом.
– Типичный ход для предателя, – вставил Уэкслер.
– Но базовые лицевые индексы постоянны, – продолжал эксперт-визуалист. – Невозможно изменить расстояние между глазными впадинами или наклон надглазничных каналов. Нельзя изменить изгиб нижней и верхней челюстей, не повредив при этом зубы.
– Вы это к чему? – рявкнул Закхейм.
Эксперт посмотрел в его сторону.
– К тому, что пластическая хирургия не затрагивает основную костную структуру черепа. Нос, щеки, подбородок – это поверхностные выпуклости. Компьютерная система лицевой идентификации позволяет смотреть глубже, сосредотачиваться на том, что не поддается изменению. – Он протянул Закхейму еще одну фотографию. – Если это Таркин, – на снимке был мужчина лет тридцати, единственный белый в толпе азиатов, – то и это тоже он. – Рэндалл постучал пальцем по снимку из монреальского аэропорта.
Заместитель начальника Отдела консульских операций Франклин Рансиман пока отмалчивался. Это был сурового вида мужчина с пронзительными голубыми глазами, резкими, выразительными чертами лица и тяжелым лбом, в дорогом серо-синем костюме. Сейчас он откашлялся.
– Не вижу причин откладывать решение.
Присутствие
– Уведомить все наши резидентуры, – продолжал, ни на кого не глядя, Рансиман. – Поставить задачу. – Он произнес эти слова с нескрываемым отвращением. – Взять живым или уничтожить.
– Я бы предложил задействовать другие агентства, – процедил сквозь зубы Закхейм. – ФБР, ЦРУ…
Заместитель начальника отдела медленно покачал головой.
– Если понадобится, мы обратимся с просьбой о выделении дополнительных ресурсов, но втягивать наших коллег не станем. Я человек старой школы. И всегда верил в принцип самокоррекции. – Он помолчал и затем обратил пронизывающий взгляд на Итана Закхейма. – Мы здесь приучены сами убирать свое дерьмо.
Глава 18
Париж
Когда это случилось – и что именно случилось? Сюрприз за сюрпризом. И один из самых больших – сама Лорел. Снова, не в первый уже раз, на нее обрушилось нелегкое испытание – и снова она вышла из него целой и невредимой. Ее устойчивость, выдержка, способность противостоять внешним воздействиям поражали. Близость смертельной опасности лишь обострила уже проснувшиеся в них чувства. Одним из них был страх, но открылись и другие. Все чаще и чаще Эмблер ловил себя на том, что думает во множественном числе первого лица – мы, нас, нам, а не я, меня, мне. То, что случилось с ними, сплелось из слов, взглядов и общих эмоций – восторженных и угнетенных. Из боли и передышки от боли. И тихого смеха. То, что сплелось, было легкой, почти невидимой паутинкой, и он знал – ничего крепче и прочнее на свете нет.
То, что случилось, было маленьким чудом. Они сотворили нормальность там, где ее не было; они разговаривали так, словно знали друг друга многие годы. В постели – он сделал это открытие прошлой ночью – их тела идеально и совершенно естественно, словно созданные одно для другого, слеплялись в одно целое. Соединение их в любовном порыве рождало блаженство, а иногда даже что-то более эфемерное – что-то вроде небесной безмятежности.
– С тобой мне покойно, – сказала Лорел, когда они лежали, обнявшись, под простынями. – Странно, да?
– Нет, хотя искушать судьбу, может быть, и не стоит, – улыбнулся Эмблер. Вообще-то он уже подумывал о том, чтобы перебраться в другой отель, но потом решил остаться на месте – риск новой регистрации был слишком велик.
– И опять же, ты ведь уже знаешь, что я чувствую, да?
Эмблер не ответил.
– Иногда мне кажется, что ты знаешь обо мне все, что только можно, хотя такого не может быть.
Моя Ариадна. Моя прекрасная Ариадна.
– Есть факты, а есть правда. Я не знаю факты. А вот правду о тебе, возможно, знаю.
– Не всем, думаю, это нравится. Ощущение, что тебя видят насквозь. – Она помолчала. – Наверно, я тоже должна чувствовать себя немного неуютно. Как будто какое-то твое тайное прегрешение становится вдруг явным, только в тысячу раз хуже. Но я почему-то ничего такого не испытываю. Может быть, потому, что мне все равно, узнаешь ты о моих прегрешениях или нет. Может быть, потому, что хочу, чтобы ты увидел меня такой, какая я есть. Может быть, я устала от того, что мужчины, глядя на меня, видят только то, что им хочется видеть. А когда тебя видят насквозь… это что-то необыкновенное.