Прекрасная Беатрис
Шрифт:
— Ну и не кури. Ты же не курил у меня дома. Идем!
— Потому что забыл купить сигареты по дороге.
— Ты и в первый раз в машине не курил. Идешь ты или нет?
— Хватит меня воспитывать. Лезь сюда! Кто из нас начальник?
— Ты, ты начальник. — Я перебралась на его сторону. Алекс тут же устремился к окну и заглянул в консервную банку. Одинокий древний окурок на дне. Алекс плюхнулся на банкетку.
— Эх! Садись! Поговорить надо.
Я села к нему спиной и лицом к окну. За моим мутным отражением в стекле — темные силуэты высотных, темных зданий на фоне темного, безлунного и беззвездного от туч неба. Только на крышах — предупредительные цветные огни, наверное,
— Чувствую себя полной идиоткой!
— Ладно. Расслабься! — Не поднимаясь с банкетки, Алекс тоже перевернулся к окну и громко хлопнул себя по колену. — Прав Гастон.
— Как скажете, мсье патрон. — Я кивнула его отражению в окне. — Только я увольняюсь.
— Я серьезно, Беа, — возразило его отражение моему.
— Я тоже.
— Почему? — Отражение Алекса развело руками.
— Надеюсь, мне не придется возвращать аванс?
— При чем здесь аванс? — Отражение рук всплеснуло. — Я спрашиваю, почему ты хочешь бросить меня?
— Потому что я профессионал. Я не привыкла работать в фирме, где хозяин сам стеклит окна, и мобильник для него — главная часть тела! Пошли. — Я встала на ноги и с высоты своего роста обратилась уже не к отражению, а к Алексу. Сверху вниз. — Нечего тут рассиживаться, выведи меня на улицу.
Но Алекс не шевельнулся, а по-прежнему сосредоточенно смотрел в стекло. Голуби ворковали. Алекс молчал.
— Да идем же! — Я нетерпеливо потрясла его за плечо.
Он ловко схватил мою руку.
— Подожди. Я открою окно. Там такая красотища!
— Ты ненормальный! — Я выдернула руку. — Пошли отсюда!
— Да подожди ты! Сама уходить не захочешь. — Алекс обеими руками одновременно повернул оконные задвижки и с силой дернул никогда прежде не открывавшуюся раму. Рама посопротивлялась и, металлически лязгая, сдвинулась с места. — Ты ведь никогда не видела такого!
Сразу ворвался ветер. Оконный проем был огромным, и ветер с наслаждением тут же присвоил все пространство этажа себе, прихватив с собой за компанию, сколько получилось, дождя. Приятелю ветра тоже досталось с полметра территории возле окна, которая моментально потемнела от влаги. Мое лицо намокло тоже сразу, и я хотела инстинктивно отскочить в сторону, но то, что открылось, то, что прежде было спрятано за ширмой стекла, не отпустило меня!
Я попала в удивительный, ошеломляющей своей геометрически правильной выверенностью мир. Темные коробки зданий ожили, задорно поглядывая на меня своими разноцветными огоньками на крышах. Между ними гулял ветер, обдувая их гладкие, лоснящиеся стеклом бока. Они радостно подставляли свои железобетонные тела дождю, не умея добежать до моста Нейи и окунуться в Сену. Они все были простодушно живые! Как гигантские детские игрушки: кубики, шары, брусочки, поставленные вертикально… Просто это была какая-то другая жизнь, может быть, жизнь другого измерения. Но тоже жизнь! А я стояла и, как из башни замка, удивлялась и любовалась этим миром. И ветер, оценив мою радость, решил добавить всей картине еще большего восторга. На несколько секунд он раздвинул тучи и дал мне возможность поприветствовать луну, горсточку звезд и увидеть весь этот геометрически-бетонно-стеклянный мир в лунном освещении! У меня перехватило дыхание.
— Потрясающе!
— Вот видишь, — гордо произнес Алекс, — а собралась уйти.
Я не нашла что возразить, да, собственно, и возражать-то не хотелось. Я лишь повторила:
— Потрясающе! Просто потрясающее зрелище! — Давай еще немного посмотрим и пойдем. — Он передвинул
Я послушно села. Подоконник закрыл часть пейзажа, но неба стало видно больше, и опять на мгновение выглянула луна. Алекс устроился со мной рядом.
— Прямо как в театре, — сказала я.
— Нравится?
— Я же говорю, потрясающе!
— Слушай, — он взял меня за руку. — Только ты не будешь смеяться?
— Почему я должна смеяться? — Я обернулась к нему. Алекс покусывал кончики усов и пристально смотрел мне в глаза из-под прилипшей ко лбу мокрой челки. — Над чем? Над твоей старомодной челкой? — Пальцами свободной руки я откинула его челку и только потом поняла, что мой поступок — чрезмерное амикошонство, патрон он мне или уже нет. — Извини, но так лучше, Алекс. У тебя хороший лоб, закрывать не стоит.
— А ты можешь еще? — вдруг попросил он, не сводя взгляда и не выпуская моей руки из своей. Без дурацкой челки он выглядел гораздо интереснее.
— Что «еще»?
— Ну еще. Еще раз… Еще погладь меня.
— Вот так?
Я снова провела пальцами по его мокрым волосам, а он вдруг стремительно притянул меня к себе, обхватил за плечи и поцеловал! Основательно, уверенно, дыша мне в рот и закрыв глаза. Я тоже закрыла глаза и не противилась. Поцелуй был хорошим, основательным, каким-то надежным, если так можно сказать о поцелуе. Так целует меня отец, касаясь усами, нет, конечно, не в губы, а вообще… Вот эта надежность и уверенность, что он рядом и всегда поцелует меня, что бы ни случилось…
— Ты с ума сошел! — Я вскочила. — Что это такое?!
Он непонимающе вылупил глаза и облизнул губы — усам досталось тоже, — напомнив мне Геркулеса.
— Что это такое, я спрашиваю?!
— Ну в общем… Тебе ж понравилось?
Теперь глаза вылупились у меня.
— Иди сюда. — Он похлопал рукой по банкетке. — Будем целоваться до рассвета!
— Даже не думай! Отвези меня домой!
— Давай посидим еще. — В глазах была мольба. — В кои веки выпадет возможность вот так посидеть в тишине, посмотреть на небо, без этого дурацкого мобильника. Моя главная часть тела? Так ты, кажется, сказала? Ну садись. Пожалуйста!
— А ты… Ты будешь себя хорошо вести?
— Хорошо, хорошо. — Он еще раз похлопал ладонью по банкетке. — Садись. Если обещаешь не смеяться, я почитаю тебе стихи. Ты должна любить стихи. Ну, садись!
Я заняла место максимально, насколько позволяли размеры банкетки, подальше от Алекса. Дефанс за окном завораживал. Алекс начал читать, хрипловатым от явного волнения голосом.
— Ветер стонет злобно: «Скучно! Город, город! Нет простора!» Спаяны ущелья улиц Теоремой Пифагора. С криком раскрываясь, окна Ловят души занавесок, Разбивают насмерть стекла, Улететь пытаясь с ветром. И, присев от напряженья, Только б не поддаться ветру, Город шепчет: «О, Планета! Не отвергни, не отвергни!» Хрупкими цепями света Всех фонарных отражений Он цепляется за землю, За земное притяженье.