Прекрасная Беатрис
Шрифт:
«А почему бы тебе не позвонить прямо сейчас?» — поторопила улыбка сестры. Я восстановила телефонную связь и набрала номер служебного телефона Кларис.
— У мадам Шанте посетители, мадемуазель Тиба, — сказала секретарша, узнав меня. — Что-то срочное? Вас я могу соединить.
— Не стоит, Ирен. Спасибо.
«Конечно, не стоит, — подмигнули глаза Гастона, снова прогнав сестрину улыбку. — Вспомни, как нам было хорошо. Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!»
Глава 4, в которой я вышла
Дождь, искрящийся мокрый асфальт, расплывчатые во влажной дымке огни, пьянящие, негородские запахи ночи — атмосфера королевского празднества где-нибудь в резиденции на берегах Луары, скажем, в куртуазные времена Марии Медичи, среди шаловливых наяд, фейерверков и фонтанов… Гастон остановил машину и направился к банкомату, чтобы снабдить меня наличностью. По дороге он увлеченно рассказывал бесконечные истории из жизни близнецов и Клементины, но ни разу не взглянул в мою сторону и вдруг спросил не к месту:
— Ты все еще живешь в Шантильи?
— Да, на улице Дантона, в той же квартире.
— Мятежный Дантон в Шантильи… Забавно!
— Что забавного? При чем здесь Дантон?
— Ни при чем. Просто я ни разу не был у тебя в гостях.
— Не был, — согласилась я, опять уловив в его голосе ту новую интонацию, хотя глаз не видела и поэтому не могла проверить, старое или новое в них выражение. — Ну и что?
— Так. Интересно.
Гастон перебрался в крайний ряд. На стене универмага между двумя витринами призывно мерцал экранчик банкомата, но ближайшие к нему полсотни метров обочины были уставлены бамперами разнообразных машин.
— Там все точно так же, как было при Кларис. Разве что вместо ее фотографий я развесила свои.
— И за шесть лет ты даже не поменяла обои? — Гастон проехал мимо всего этого автосалона и припарковался.
— Зачем менять обои в чужой квартире? Рано или поздно я куплю собственную.
— Несомненно… Только никому не говори, приятель, — заверил он кого-то, вылезая наружу. — Мы быстренько. — И захлопнул дверцу.
— Ты с кем разговариваешь? — Я тоже вышла из машины.
Не глядя на меня, он таинственно приложил палец к губам, а потом этим же пальцем показал на дорожный знак, запрещающий парковку. Его «мерседес» стоял точно под ним.
— Ты нарочно? Испытываешь судьбу?
— Ладно, не умничай, Беа. Вся дорожная полиция играет сейчас в покер. Оглянись — на улице ни души.
Тротуары действительно были неестественно, прямо-таки по-феллиниевски безлюдны; сияющие витрины и разноцветные вывески с наслаждением любовались собой в переливающемся зеркале асфальта. Гроза ушла, но дождь упрямо, правда, очень экономно, продолжал под фонарями сыпать бисер с черного неба, не желая возвращать парижский воздух во власть копоти, пыли и отработанных газов. Тихой совиной тенью скользнула мимо одинокая машина; мокрыми колесами виновато прошелестела еще одна… И опять — торжественная пустота поблескивающей искорками темной проезжей части, галуны
Я бы не удивилась, если бы эта тишина вдруг начала потихонечку прорастать медным звяканьем литавр, трелями духовой музыки, россыпями барабанной дроби. Эти звуки становились бы все громче и громче, пока наконец не затопили бы улицу промокше-возбужденной, хмельной от грозовой энергии, беспечной, нарядной толпой. Музыканты в парадно-гвардейских мундирах вышагивали бы вслед за взлетающим капельмейстерским жезлом, а за ними, роняя цветы и ветки, двигались бы повозки с аллегориями воды, ветра, грома и чего-нибудь там еще… Воздух сразу бы наполнился смехом, всплесками песен, обрывками приветствий и фраз, запахом разгоряченных влажных тел, лошадиного пота — ведь повозки должны везти настоящие лошади, — отсыревшего сукна мундиров оркестра, разлитого на мостовую вина…
Я невольно замерла на месте, чтобы осознанно вдохнуть влажный озон полной грудью — пока всего этого не произошло.
— Болит нога? — спросил Гастон. — Сидела бы в машине.
— Нет, все в порядке. Просто очень красиво.
Он с усмешкой обвел взглядом вокруг и впервые за весь путь встретился со мной глазами. В них не было никакой усмешки! Напротив, глубина. И бусинки влаги на бровях и ресницах блестящего от дождя посерьезневшего лица.
Дождь, искрящийся асфальт, огни… Пьянящий воздух!
Если бы эту фразу произнес обычный Гастон, я бы расхохоталась. Но сейчас… Сейчас я смогла только улыбнуться.
— Слушай, Беа. Поехали в Булонский лес, там еще лучше! — Он смотрел тем же новым, пугающе-мужским взглядом.
— Ты с ума сошел? Мы ведь все были там сегодня.
— Ну и что? Ты же никогда не была там ночью. Или была?
Все! Он вел себя прежним Гастоном.
— Какая разница? Была, не была. Тебе нужно домой. Рене с Люком не уснут без тебя.
— Ой, не надо. Клементина знает свое дело. В их возрасте я засыпал от ее поучений уже в ванне. Лучше признайся, что тебе просто тяжело гулять на каблучищах. Я прав? — Он извлек из портмоне пластиковую карточку. — Ты же все время хромаешь.
— Не всегда, и дело не в каблуках. У меня привычный вывих лодыжки.
— Привычный что?
— Вывих! Я училась в балетной школе.
— Ты? В балетной школе? С ума сойти!
— А что такого? Если бы я не испортила ногу…
— Стала бы второй Айседорой Дункан!
— Очень может быть. А так пришлось стать сметчиком. И я хороший сметчик, Гастон. Правда.
— Ну-ну. — Карточка отправилась в банкомат.
— Разве моя сестра не говорила тебе об этом?
— Твоя сестра не из тех, кто любит рассказывать сентиментальные истории про своих родственников. — Банкомат выплюнул изрядную пачку купюр. Гастон протянул их мне. — На первое время хватит?
— Это много! Хватит пары сотен, я скоро найду работу.