Прекрасная Беатрис
Шрифт:
— Работа, работа! Слышали уже. Бери. Я учреждаю фонд помощи безработным хорошеньким феминисткам имени… — Он притворно задумался. — Имени, скажем, Тамерлана!
— Ну тебя. Это несерьезно. Никакая я не феминистка.
— Но ведь хорошенькая!
— Нет!
— Ладно, согласен, ты красавица. Забирай деньги, и поехали. — Он сунул пачку мне в руки. — Красавица-сметчица.
— Только не в Булонский лес. — Мы пошли к машине.
— Хорошо, хорошо. Ты хоть спасибо-то скажи.
— Спасибо.
— Ну ты и зануда, тетя Беа. — Он покачал головой и с неохотой пихнул в карман пиджака купюры. — Не думал, что сметчики такие же зануды, как те, ох, не к ночи будь помянуты, что служат в фининспекции. Прошу! — И камергерским жестом распахнул дверцу «мерседеса».
— Вовсе я не зануда. Хватит, Гастон. — Я шагнула к этому дизайнерскому чуду цвета бордо и чуть не упала. — Боже мой!
— Что такое? — Он мгновенно оказался рядом и уверенно поймал за талию. — Держись за меня!
— Каблук. Каблук попал в канализационную решетку. — Я наклонилась, машинально ухватив Гастона за плечо. Оно было крепким, очень крепким…
— От ненадежной ноги? — Он нагнулся тоже.
— Каблук не на ноге, а на туфле.
Волнистые волосы Гастона блестели. От них исходил призывный аромат едва уловимой изысканной мужской парфюмерии, смешанной с первобытным запахом дождя.
— Это понятно. — Он поднял на меня сочувственно улыбающееся лицо. Оно было совсем близко. — Нога-то как?
— Это не та нога. — Я облизнула губы. Речь давалась мне с трудом. — Эта нормальная.
— Значит, не очень больно? Выдернуть сможешь?
— Не знаю… Не очень…
— Не очень знаешь? — Гастон выпрямился, мотнул головой, откидывая со лба влажную прядь. — Тогда держись крепче. Я расстегну ремешок, ты вытащишь ногу, а я — туфельку.
— Да, но… — Моя вторая рука помимо моей воли легла на второе плечо Гастона и сама собой потянулась к его волосам. Я судорожно сглотнула, заставляя руку не делать этого. — Но…
— «Но» не нужно, — прошептал он; между нашими лицами оставалось не больше сантиметра. — Достаточно одного «да».
Я чувствовала на своих губах его дыхание и закрыла глаза.
— Одного «да» достаточно, — повторил он и занялся ремешком моей туфли. — Вынимай ногу. И чуть-чуть поиграй в цаплю. Хлопать ресницами цаплям не возбраняется. Хватайся, хватайся за меня, некого стесняться. Так, осторожненько… Готово! Извольте, принцесса, ваш хрустальный башмачок.
— Спасибо, — наконец смогла выдавить я, протягивая ногу.
Гастон смотрел на меня снизу вверх и держал в руках мою туфлю. А потом ловко, словно всю жизнь проработал в обувном магазине, надел ее. На какое-то мгновение моя нога почувствовала прикосновение
— Спасибо-спасибо! — ворчливо произнес он. — Старику сапожнику полагается настоящая награда. — Гастон с шутливой натугой разогнул спину и потыкал указательным пальцем в свою щеку.
Я поцеловала щеку. Губы случайно оказались рядом. Просто так устроено человеческое лицо, на нем все рядом — щеки, губы, нос, глаза, лоб…
Мы были как безумные, и это не произошло сразу, в бордовом «мерседесе», лишь потому, что из моросящей пелены возникла под гигантским черным зонтом рыжая полицейская барышня, похожая на красивое привидение, и неожиданным тоном древней консьержки проверещала, указывая на дорожный знак:
— Господа, стоянка здесь запрещена. Если у вас слабое зрение, обращайтесь к окулисту. — Ее наманикюренные пальчики протянули влажную бумажку штрафа…
Мы вихрем ворвались в мою квартиру и сразу же рухнули на кровать, срывая друг с друга остатки одежды; раздеваться мы начали уже в подъезде. Перепуганный кот едва успел спросонья спрыгнуть с подушки и даже не проронил ни звука от ужаса.
— Ты, ты, только ты! Ты совершенство, ты моя богиня… — задыхаясь, жарко шептал Гастон. — Я боготворю тебя всю, всю! До самых кончиков маленьких пальчиков…
Я тоже задыхалась, ощущая горячую тяжесть его спортивного, мускулистого, горячего тела.
— Сейчас, сейчас… О! Моя! Моя! Нет, я сначала должен поцеловать твое божественное…
Мы оба вздрогнули — за окном страдальчески и виновато взвыла автомобильная сигнализация.
— Проклятье! — Гастон неуклюже спрыгнул с постели и бросился к окну. — Мой «мерседес»!
— Ты уверен? — Стряхивая остатки страсти, я села на кровати и вяло зажгла ночник. Из меня вдруг вытекли все силы.
— Мой мальчик! Двести восьмидесятая модель! — Ночник осветил Гастона. Он, постанывая, суетливо влезал в брюки. — Умоляю, Беа, звони скорее в полицию! Там какие-то типы пытаются его вскрыть! Я кладу возле зеркала. — Что-то зашуршало. — Звони, не сиди столбом!
Хлопнула дверь.
Я натянула ночную рубашку и, едва переставляя ноги, пошла к телефонному аппарату. Он у меня в кухне, возле окна. Я выглянула. Возле вопящего «мальчика» двести восьмидесятой модели уже вертелась «мигалка» на крыше полицейской машины. Толпились темные фигуры. Из подъезда выскочил Гастон и побежал к ним. Шелковисто-пушистая мягкость ветерком коснулась моих босых ног.
— Как же я устала, Геркулес.
Я подняла кота с пола, он что-то маловразумительно буркнул, привычно полез ко мне на плечо, ткнулся в мою шею кожаным носиком и принялся ее вылизывать.