Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— Бедный безумец!
— А вам, Понти, простили ваше вчерашнее пьянство, вы загладили ваш проступок хорошей услугой с той минуты, как вы нас догнали. Однако вы заметите, что собака Рюсто лучше вела себя при этом. Но если вы отсюда до Парижа дотронетесь до рюмки, которая пахнет вином, я велю вас повесить как негодяя.
— Полковник, полковник! — бормотал гвардеец. — Пощадите меня и удостойте исправлять иначе, чем угрозами.
Устроив все таким образом, Крильон отправил отряд. Ла Раме ехал между Эсперансом и Понти, брат Робер сзади с пистолетом, который он скрывал под рясой. Крильон дал письмо женевьевцу к губернатору Шато Тьери, которого просил дать пленнику
— Если мы не увидимся, позвольте вас поблагодарить. Простите мне и забудьте меня.
— Может быть, я сделаю что-нибудь получше, если вы будете продолжать вести себя благоразумно, — отвечал Крильон.
Он повернул лошадь и поехал обратно.
— Что хочет он сказать? — спросил ла Раме. — Он мне отвечает, как будто я просил у него милости.
— Молчите, бедный гордец, — перебил Эсперанс кротким и серьезным голосом, — кавалер хочет сказать, что добрый христианин никогда не должен отчаиваться ни в людях, ни в Боге. Вы молоды, горизонт кажется вам несколько ограниченным в эту минуту, но за этим горизонтом есть другие. Вы увидите, как они раскроются перед вами.
Ла Раме с удивлением смотрел на него. Он не понимал прощения обид и не верил этому в других.
Приехавши в Шато Тьери, губернатор исполнил просьбу Крильона, и путешествие совершилось быстрее и без всяких приключений, достойных замечания.
Между тем Крильон нашел лагерь ла Раме в смертельном беспокойстве. Исчезновение начальника не объяснялось. Офицеры искали, осведомлялись, разговаривали шепотом, солдаты начинали переглядываться и требовать, чтобы им показали короля Карла Десятого.
Испанцы захотели узнать, что сделалось с тремя их офицерами, приезду которых весь лагерь накануне радовался. Караульни в авангарде не знали ничего, кроме того, что видели, то есть, что ла Раме уехал с этими офицерами, которые провожали его на рекогносцировку. Беспокойство перешло в испуг. Решили послать собрать сведения у главных начальников предприятия, у де Майенна и герцогини Монпансье. А пока осмотрели окрестности до Олизи, где ла Раме останавливался со своими похитителями.
Известие, которое узнали там, было ужасно. Король уехал в Париж. Король казался скорее пленным, чем повелителем. Король исчез. Эти известия, привезенные в лагерь, произвели там действие самое ужасное. Раздался барабанный бой, солдаты взялись за оружие, испанцев обвинили в измене, потому что король исчез с испанцами. Те оправдывались неудовлетворительно, потому что понимали еще меньше французов, что случилось. Одни уверяли, что если три испанца, посланные Филиппом Вторым, увезли короля, то верно для какого-нибудь важного намерения. Им отвечали, что когда увозят начальника и прячут его, не давая о нем известия, то это называется изменой. От слов перешли к оскорблениям, от оскорблений к ударам.
Началась драка. Расплачивались за старые долги. Кровь потекла и ослепила сражающихся.
В эту-то минуту приехал Крильон. Раненый, которого он встретил, объяснил, в чем дело. Этот человек был умен; он рассказал кавалеру, что если бы эти люди могли понять друг друга, они сейчас перестали бы драться. Но добрый кавалер не разделял мнения раненого. Он нашел это зрелище приятным. Он стал на возвышение; видеть, как дерутся испанцы и лигеры — это благословение небесное. Крильон от удовольствия кусал свои седые усы, но испанцы, воины опытные от продолжительной войны, не поддаются, они собираются в домах
— Французы побеждены испанцами, черт побери! — закричал он и бросился в середину сражающихся.
Лигеры, уже взбешенные, что их побили, и бесясь еще больше оттого, что их упрекают в том, спрашивают, кто этот неизвестный человек, бросающийся таким образом среди ружейных выстрелов.
— Это я, Крильон, — говорит старый воин, — разве вы меня не узнали?
— Крильон! — повторяют французы, удивленные и испуганные.
— Стало быть, вас атаковали королевские войска? — спросил один лигерский офицер.
— Сейчас будете атакованы, — отвечал Крильон, — за мной идет авангард.
— Через измену испанцев! — вскричал офицер.
— Точно так.
— Смерть испанцам! — вскричали сто голосов около кавалера.
— Вперед! — заревел Крильон, огненная шпага которого наэлектризовала все французское войско.
Все спешат на его голос, под его начальство. Двери домов выбиты, дома горят. Испанцы сдаются; но Крильон не слышит. Резня продолжается, трупы накопляются, красный шарф испанский исчезает под потоками крови. Напрасно несколько беглецов стараются убежать, их ловят и безжалостно убивают. Крильон говорит тем, кто требует пощады:
— Король вам простил и отослал вас из Парижа, приказав не возвращаться. Вы воротились — сами виноваты.
Когда все кончилось, когда остались в живых только французы, они, хотя радуясь своей победе, с беспокойством смотрели на кавалера, который ждал, сидя на своей лошади, чтобы восстановились порядок и тишина. Крильон остался доволен: ни одного испанца и тридцатью лигерами меньше.
— Ну, лигеры, — сказал он, — знаете ли вы, что вы сделали? Вы заключили мир с настоящим королем. У вас вчера был король ложный. Это был призрак, посланный вероломными испанцами, и вы были так глупы, что служили ему. Вы не знаете, куда он девался. Он сдался настоящему французскому королю и сегодня оставил ваш лагерь, он едет в Париж принести покорность нашему государю.
Молчание отчаяния и ужаса царствовало в толпе, которая чувствовала себя во власти этого смелого победителя. Крильон, спокойный, как будто за ним стояло сто тысяч человек, прибавил:
— Чего вы боитесь? Я объявляю вас свободными; отправляйтесь к себе домой, если хотите, я даю вам слово, что вас преследовать не станут. Но, скажете вы, куда нам деваться? карьера наша кончена. Ну воротитесь со мной в Париж. Вы поступили как храбрецы и с вами поступят как с храбрецами. Если вам нужны деньги, вам дадут; повышение я вам обещаю; это, я думаю, лучше, чем репутация убийц, изменников и нищета. Ваш начальник бросил вас, испанцы вас обманывали, истинный француз вас зовет. Следуйте за Крильоном, вы знаете, чего стоит его слово.
Головы заволновались, быстрые и жадные взгляды совещались. Потом, как будто одна и та же мысль вдруг блеснула в тысяче голов, лигеры закричали:
— Испанцев больше нет! Да здравствует Франция!
— Да здравствует король! — прибавил Крильон. — А то ничего не будет.
— Да здравствует король! — повторили новообращенные.
Крильон чувствовал, что нельзя терять ни минуты. Он велел наскоро собрать лагерь, позвал офицеров, обласкал их, обещал им, чего они хотели, и повез с собой, предоставив солдат самим себе, в уверенности, что тело всегда следует за головой.