Прекрасная Габриэль
Шрифт:
В ста шагах раздался выстрел.
— Вот, — сказал Крильон, протянув руку в ту сторону, — прибавьте косулю к списку.
Собаки замолкли. В чаще скоро показался человек, раздвигавший ветви одной рукой, а другой таща жертву. Это был Эсперанс, который при виде короля удивился и смутился. Крильон громко хохотал.
— Маркиза, — сказал Генрих Габриэль, которая в эту минуту выехала на прогалину, — посмотрите, как обирают бедного короля.
Эсперанс вскрикнул при виде своей прелестной
— Какой славный зверь, — сказал король, щупая косулю, — и какой жирный, несмотря на время года.
— Я его убил для вашего величества, — отвечал Эсперанс.
— Вот это хорошо, — возразил Генрих, — и вы съедите вашу долю, молодой человек. Пойдем, Крильон, я должен с тобой говорить.
Обняв рукой шею Крильона, Генрих увел его за несколько шагов, оставив Эсперанса и Габриэль одних, друг против друга, в середине прогалины с ослепительно блестящей зеленью. В глазах конюшего и пажа, которые стояли в почтительном расстоянии, они могли, с трепещущим сердцем, но со всеми признаками самой церемонной вежливости, обменяться следующим разговором:
— Здравствуйте, друг.
— Здравствуйте, друг.
— Вы здесь?
— Я надеялся вас встретить.
— Вы получили уже мою улыбку, не правда ли?
— Она проникнула в мое сердце.
— Нашим вторым условием было говорить с вами, когда я могу; теперь я могу; что же вы хотите, чтобы я вам сказала?
— Всякое ваше слово — гармония, очаровывающая меня.
— Потому что всякое мое слово говорит вам одно, не правда ли, Эсперанс?
— Более или менее ясно, Габриэль.
— Ну! будем откровенны, если вы непременно этого хотите. Я… вас… люблю…
— О! — прошептал Эсперанс, закрыв глаза от огня этой обворожительной улыбки и приложив руки к сердцу, как будто оно было поражено пулей. — О, сжальтесь!
Послышались шаги короля и Крильона.
— Все равно, — говорил король, — ты подвергался слишком большой опасности, отправившись один арестовать самозванца Валуа в его лагере. Не делай этого в другой раз, я запрещаю тебе это.
— Да, — сказал Крильон, — этот бедный ла Раме доставил бы мне много трудов, если б его пришлось брать силой посреди его людей. Но, повторяю вам, государь, я знал его слабую сторону и воспользовался ею, так что я овладел им без труда. В сущности это человек не злой.
— Его слабую сторону! — сказала Габриэль, вмешиваясь в разговор, для того чтобы Эсперанс успел оправиться. — Скажите нам ее, месье де Крильон.
— Э! э! это удивило бы короля, — сказал, лукаво смеясь, добрый кавалер.
— Скажите, скажите, — просил Генрих.
— Кавалер, —
— Да, да, черт побери, да, я этого не забуду!
— К черту эти тайны! — сказал Генрих. — Я все-таки узнаю эту и скажу вам, маркиза.
Вдруг в лесу послышались звуки рога.
— Это кто-нибудь ко мне, — сказал король, — меня ищут… надо отвечать.
Эсперанс протрубил точно так же. Скоро показался ла Варенн на огромной лошади, за ним ехал курьер.
— К королю! — сказал ла Варенн, указывая курьеру на его величество.
Генрих распечатал конверт и сказал холодно:
— Ла Раме осужден на смерть.
Эсперанс потупил голову с таким уважением, как будто дело шло о враге, достойном сострадания.
— Ну, он это заслужил, — сказал Крильон, — пусть его повесят!
— Я, кажется, имею честь говорить с господином Эсперансом? — сказал ла Варенн.
— Точно так, — отвечал молодой человек.
— Осужденный вас просит через турнелльского пристава получить позволение поговорить с ним в тюрьме.
Эсперанс взглянул на короля, который слышал эти слова.
— Разве он вас знает? — спросил Генрих с весьма естественным любопытством.
— Да, да, он его знает! — вскричал кавалер, расхохотавшись. — Или, лучше сказать, знал, не правда ли, Эсперанс?
Эсперанс сделал умоляющее движение рукой.
— Хорошо, мы не будем больше ничего говорить, — прибавил Крильон.
Эсперанс все ждал позволения короля.
— Поезжайте, поезжайте! — сказал Генрих. — Я вам позволяю все, что вы хотите. Вели подписать это позволение, ла Варенн.
Крильон поехал за королем и за маркизой. Эсперанс сел на лошадь и простился с его величеством; он также низко поклонился Габриэль, которая, чтобы утишить внезапный кашель, приложила, смотря на Эсперанса, два пальца к своим губам.
— Боже милостивый! — прошептал Эсперанс. — Благослови этого верного друга, который дает мне больше, чем обещал.
Он воротился в Париж с подписанным позволением, спрашивая себя, по какой причине ла Раме потребовал его к себе в такой жестокой крайности.
Глава 57
МИЛОСЕРДИЕ
Ла Раме после своего ареста склонился под рукой судьбы. Он как будто выполнил свои обязанности на земле. Все это видели судьи, придворные, народ, и все отдавали справедливость его спокойствию, благородству позы и словам. Его упрекали только в том, что он выказывал величие, не принадлежавшее ему. Оно было бы достойно удивления, если б кровь Валуа действительно текла в его жилах.