Прекрасная Габриэль

Маке Огюст

— Мы пришли не для этого, — отвечал Крильон, — однако мы не отступим от этой крайности, если вы нас принудите. Но до сих пор я не нахожу ее необходимой.

— А может быть, это и случится, — сказал ла Раме, — потому что я не баран, чтобы молчать всегда, как я это сделал в первую минуту удивления.

— Удивление естественное, которого я не порицаю, — отвечал кавалер. — Самый храбрый человек может быть иногда удивлен, я даже вам скажу, что вы недурно приняли это.

Пока он говорил,

ла Раме собрался с мыслями. Он походил на борца, который, сбитый с ног первым ударом, приподнимается и принимает лучше свои меры.

— Я вижу, господа, — сказал он, — что вы сделали большую ошибку и что вы погибли.

Эсперанс не пошевелился, Понти удвоил ироническую угрозу, Крильон тихо покачал головой.

— Не думайте этого, — сказал он.

— Извините. Вы сказали, что от меня зависит остаться в живых или быть убитым.

— Совершенно.

— В этом весь ваш расчет. Вы сказали себе: он испугается смерти и будет молчать.

— Мы действительно это сказали себе.

— Из двух одно: или я буду молчать, что вы сделаете со мной? или я закричу, и вы меня убьете… что сделаете с собой?

— Я не совсем понимаю, — сказал Крильон.

— Да, если я буду молчать, вы заставите меня подписать что-нибудь, мое отречение, например… Положим, что я подпишу его. Как вы выйдете из лагеря? А если вы меня убьете, еще хуже, что скажут мои солдаты? Ваша безопасность во всяком случае подвержена сомнению.

— Милостивый государь, — сказал Крильон, — вы рассуждаете так хорошо, что с вами приятно разговаривать.

— Да, но разговор не должен быть продолжителен, — сказал ла Раме, — потому что вас могут узнать.

— Благодарю; оставайтесь только спокойны и не думайте о нас, потому что мы знаем, что делаем. Да, мы убили бы вас, если б в первую минуту вы позвали на помощь; мы убьем вас и теперь, если вы это сделаете, потому что солдаты обыкновенно бросаются как бульдоги на тех, на кого им показывает их господин, а мы не хотим быть убиты до объяснения. Но позовите спокойно в окно, или позвольте одному из нас позвать ваших главных офицеров, даже солдат, если вы предпочитаете, мы готовы.

— Драться против трех тысяч! — сказал ла Раме, смеясь принужденно, но смеясь над этим фанфаронством.

— Нет, но не надо меня подзадоривать, однако. Я, конечно, паду. Нет, мы не будем драться против вашей армии; мы прочтем бумаги, которые у меня в кармане, и битва сделается невозможна.

— Что такое в этих бумагах? — холодно спросил ла Раме.

— Позовем ваших солдат, если вы хотите, и вы узнаете это в одно время с ними. Вы колеблетесь. Я вижу, что вы человек благоразумный.

— Я понял, — сказал ла Раме, — что вы постараетесь развратить моих солдат каким-нибудь

обещанием короля или даже быть может клеветой.

— Я им докажу просто, что вы такой Валуа, какой я ла Раме, и это их охладит.

— Милостивый государь, — вскричал молодой человек, побледнев от гнева, — докажите!

— Я согласен, — сказал Крильон, подходя к окну в то время, как Понти дотронулся острием своего оружия до тела ла Раме.

В дверь тихо постучались. Лоб ла Раме прояснился; он хотел закричать. Понти прижал свой кинжал, лезвие кольнуло. Эсперанс протягивал уже руки, чтобы принять труп.

— Я задвинул задвижку, — сказал Крильон, — отоприте, Эсперанс, и впустите всех, кого хозяин захочет принять. А вы, Понти, вложите кинжал в ножны.

Лицо ла Раме посинело. По избытку храбрости он не закричал, но эта уверенность его врагов смутила его. Он растерялся.

— Если бы я хотел, — прошептал он, — мы погибли бы все вместе; но полета моей судьбы вы не остановите. Мне предназначено быть счастливым и знаменитым, несмотря на ваши бумаги и кинжалы.

Крильон улыбнулся и пожал плечами. Явился мажордом.

— Государь, — сказал он, — посланный, отправленный вами сегодня вечером, воротился.

— Воротился? — пролепетал ла Раме, смутившись от молнии радости, которая сверкнула в глазах его врагов. — Зачем он воротился?

— О, государь… и в каком состоянии…

Крильон приблизился к ла Раме.

— Вы не понимаете, — шепнул он ему на ухо, — хотите я вам объясню, зачем он не продолжал свой путь к Парижу?

Ла Раме дрожал.

— Потому что мы его остановили, — продолжал Крильон, — и отняли у него письмо.

— Ступай, — сказал ла Раме мажордому, который ждал. — Ступай!

Дверь затворилась.

— Да, — продолжал Крильон, — это письмо, вместе столь нежное и столь подробное, это образцовое произведение любви и политики в наших руках; оно не дойдет по адресу. Вот почему ваш курьер воротился.

Ла Раме не мог верить ушам; все в нем дрожало; глаза его как будто жадно кричали: говорите! объяснитесь! скажите мне!

— Мы подъезжали к вашему лагерю, — с недоверчивостью сказал Крильон, — и каждая фигура была для нас подозрительна, это разумеется само собой. Вдруг мы встретили вашего курьера. Мы трое загородили ему дорогу, он сосчитал нас и сказал:

— Бьюсь об заклад, что это испанцы, которых мы ждем в Реймс.

— Да, — отвечал по-испански Эсперанс, который знает прекрасно этот язык.

— А меня ждут в Париж, — продолжал ваш курьер.

Тут нечего было колебаться, мы арестовали негодяя и взяли от него письмо вашей любовницы. Хорошенькая девушка, не правда ли?