Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— О! если они удовольствуются малым, — сказал Генрих весело, — то дело возможно.
— Но, государь, еще раз, дело идет не о них. Их можно обмануть, даже прибить… но помогите бедной девице, государь, или бросьте ее совсем, дайте ей умереть от горя, она будет страдать меньше от преследований своих родных.
— Сохрани бог, чтобы такое совершенное существо умерло от моего бесчеловечия!
— Подайте же ей притворную помощь. Пусть она имеет для своих гонителей какую-нибудь причину, чтоб действовать. Обещание, данное ей, это ее спасение, это ее свобода, это право лететь в объятия своего короля. Когда после придется сводить счеты
— Это не совсем глупо, — сказал Генрих, задумавшись.
— Стало быть, я могу пролить несколько капель бальзама на раны этой влюбленной красавицы? О, государь! она способна упасть в обморок от радости.
— Не обещай слишком многого от меня.
— Напротив, она, государь, надает вам обещаний, и вы увидите, с какой пылкостью…
— Уйди, демон-искуситель, уйди скорее; я вижу, Росни входит в сад. Кто это с ним? Мое зрение слабеет.
— Замет, государь, а там, на эспланаде, кавалер Крильон говорит с гвардейцем.
— Суровая компания, — сказал король, перелистывая свою корреспонденцию прилежнее прежнего.
Ла Варенн проскользнул, как ласка, между боскетами. И Генрих ждал приближения Росни, который размеренными шагами шел по той же самой аллее, где гулял король.
Министр всегда имел озабоченный и строгий вид. Но в этот день лицо его имело еще более мрачный оттенок, поразивший короля с первого взгляда. Генрих весело вскричал:
— Вы идете как вестник несчастья, друг наш! Что нового? Или деньги в моих сундуках превратилась в листья, как в арабской сказке?
— Нет, государь, деньги вашего величества добротные и накопляются, слава богу, каждый день. Я позволил себе обеспокоить короля, чтобы получить решительный ответ.
— Насчет чего, Росни?
— Да все насчет этого великого события, — сказал министр со вздохом.
— Моей женитьбы? Вы опять за свое?.. Неужели вы никогда к этому не привыкнете?
— Никогда, государь, — с важностью отвечал гугенот.
— Это необходимо, друг мой, иначе вы не привыкнете видеть меня счастливым.
Росни остался неподвижен.
— Я мечтал о другом союзе для вашего величества, — сказал он наконец, — о союзе богатом и знаменитом.
— Друг мой, я столько раз повторял вам мои доказательства в пользу этого брака. Я прибавлю, что теперь он сделался необходим, потому что все о нем говорят.
— Если только это…
— Довольно, Росни, ты меня огорчаешь. Ты не можешь говорить против этого брака, не оскорбляя герцогиню де Бофор.
— Нет, — с живостью сказал Сюлли, — я нападаю не на невесту, а на брак.
— Пощади и того и другую. Я решился. Я знаю, что вы скажете и что все скажут, но мне это все равно. Я знаю также, что в Европе есть незамужние принцессы и что политика могла бы заставить меня склониться к той или к другой. Ну а теперь слишком поздно. Я буду счастлив без принцессы.
— По крайней мере, государь, не женитесь, не сковывайте вашей свободы.
— Полно, я сделаюсь свободен, когда женюсь. Мне нужны дети, герцогиня даст мне таких же прекрасных и милых, как она. Если я не женюсь, все женщины передерутся за меня, О, не улыбайтесь, Сюлли! Меня любят, а если вы не верите, что меня любят, верьте, по крайней мере, что они добиваются моей короны. Вокруг меня столько интриг и распрей, от которых
— Государь, — возразил Сюлли, очевидно расстроенный этой откровенностью своего государя, — если б говорил только человек, я позволил бы себе отвечать, и мог бы привести также хорошие теории. Но я понимаю, что со мной говорит король, и воздержусь, несмотря на все мое желание заботиться об интересах государства.
Король нахмурил брови.
— Увы! — продолжал Росни. — Как суров путь к истине! Сколько у него шипов! сколько затруднений представляет он для честного служителя, который хотел бы вести по нему своего властелина! Мои мнения, говорите вы, государь, имеют некоторый вес для вас. Однако вы не советуетесь с ними.
— Я знаю слишком хорошо, что они мне скажут, Росни.
— Может быть, вы также осуждаете и ваши, — мужественно продолжал министр.
— Согласен, но я решился, я люблю герцогиню и не найду никогда, даже на первом троне в Европе, женщину, которая лучше бы заслуживала мою любовь своею кротостью, своей несравненной красотой, своим бескорыстием и добрыми услугами, оказанными мне. Слушать, что мне скажут против нее, было бы изменой, потому что она безукоризненна. Еще раз, перестанем говорить об этом; поверьте, Росни, что ваше усердие выкажется более молчанием, чем спором.
— Не все согласятся покориться воле вашего величества.
— Кто же это? — спросил Генрих.
— Ваше величество не забыли, без сомнения, что на свете существует королева Маргарита?
— Моя жена? Конечно, я этого не забыл, я имею слишком много причин, чтобы помнить об этом.
— Ее согласие на развод необходимо, государь.
— Ну?
— Королева Маргарита не захочет дать согласия на брак, который…
— Который?
— Который не доставит королю больших успехов в его карьере или благоденствия государству.
— Это что такое? — спросил Генрих с волнением. — С каких пор королева Маргарита вмешивается в государственные дела? Пусть она знает, слышите ли вы, что я этого не позволю. Но все эти интриги направлены против герцогини, ей делают препятствия, препятствия жалкие.
— И которыми вашему величеству не следует пренебрегать, — холодно сказал Сюлли, — если королева Маргарита будет упорствовать в своем отказе, ваше величество не можете жениться, потому что папа не разрешит.