Прекрасная Габриэль

Маке Огюст

— Какая злая женщина! — пробормотал король. — Что сделала Габриэль этой…

— Королева уверяет, — перебил Сюлли, — что она уступит свое место только женщине своего звания.

— Черт побери! — вскричал король. — Это моя вина, если я слышу подобные глупости! Ее звания! Двадцать раз должен был бы я лишить ее этого звания, в случаях у меня не было недостатка. Вот будьте добры, и волк вас съест. Я деликатничал с этой французской принцессой, я не запер ее в монастырь за все ее гадости, за весь ее разврат, я не погасил

в сырой тюрьме эту старую кровь Валуа, вечно кипящую — и вот как меня вознаграждают за это! Довольно! Я сделаю это!

— Может быть, это будет опасно.

— Право, стыдно вас слушать, — возразил король. — Я уничтожу ваши опасности, если будет нужно, и если требуют огласки, я сделаю ее! Старуха Маргарита злится на молодую и свежую Габриэль, она завидует ее цветущей молодости. Черт побери! Я заставлю сгнить эту злую женщину в четырех стенах смирительного дома.

— Я согласен с этим, государь, — проворчал гугенот, — но вы не сделаетесь через это свободным.

— Зато я овдовею, — возразил король. — Отправляйтесь ко всем чертям с вашими французскими принцессами!.. И если вы сговорились с моими врагами, ждите, что я стану защищаться против вас. Ступайте, сударь, ступайте! О, Крильон, приди хоть ты! Порадуй мне сердце, которое все эти люди вырвали у меня!

Сюлли, недовольный, пристыженный, опустил голову и после церемонного поклона медленными шагами пошел ко дворцу, подойдя к Замету, который ждал его с беспокойством и спрашивал у него известий, он отвечал:

— Нет никакой надежды для вашей тосканской принцессы, герцогиня де Бофор будет королевой. О! Гримасничайте сколько хотите; если у вас имеются только гримасы, для того чтобы допустить до этого несчастья, наклоните голову.

Сказав эти слова, он ушел угрюмый, как кабан. Что-то дико зловещее сверкнуло на мрачном лице Замета, который, удаляясь в другую сторону, пробормотал:

— Мы увидим.

Между тем Генрих уцепился за руку Крильона, как утопающий за доску спасения.

— Ах, мой храбрец! — сказал он. — Как меня мучат!

— Кого же не мучат, государь?

— Разве и тебя также?

— Еще бы!

— Знаешь, все эти злые французы опять составляют лигу против меня.

— Ба!.. почему же это? — спросил честный кавалер.

— Потому что я хочу жениться на моей любовнице.

— Это, конечно, глупость, — сказал Крильон.

— Что?

— Но так как это касается вас, а вы уже перестали носить курточки, так как вы этим довольны, женитесь, черт побери, женитесь!

— Вот это прекрасно! — вскричал Генрих, обнимая кавалера. — Вот это умные слова!

— На той или на другой женитесь вы, — прибавил Крильон, — все выйдет дурное дело, черт бы побрал всех женщин!

— Зачем ты это говоришь с таким сердитым видом?

— Потому что… потому что я взбешен, государь. Видите вы там этого гвардейца?

— Там? Подожди, —

сказал Генрих, оттеняя глаза рукой.

— Славный солдат, негодяй, который стоит золота.

— Ну?

— Ну, он подал в отставку.

— Чего же ты хочешь?

— Я этого не хочу. Это ваш лучший гвардеец.

— Как его зовут?

— Понти.

— Ах да! Храбрец. Зачем же он оставляет мою службу?

— Потому что он поссорился со своим другом из-за женщины. Он весь иссох, весь пожелтел, его трясет лихорадка. Из-за женщины! Черт побери! Проклятые твари! Но я не хочу, чтобы он бросал службу! Сделайте мне удовольствие, призовите его, государь.

— Охотно.

— И прикажите ему остаться в гвардейцах.

— Если ты этого хочешь…

— Непременно.

— Призови его, я это устрою в двух словах.

Крильон сделал знак, и гвардеец был приведен к королю. Понти не походил на прежнего Понти. Глаза его потускнели от горя, румянец сбежал с лица, он похудел.

Он остановился в нескольких шагах от короля, который несколько времени благосклонно на него смотрел.

— Я хочу, чтобы ты остался у меня на службе, — сказал Генрих, — тебе будет хорошо служить у меня, я ручаюсь за это. Я найду тебе случаи отличиться.

Понти хотел отвечать.

— Я приказываю, — сказал король, ударив его по плечу и в то же время сунув ему в руку горсть пистолей.

В то время для дворянина было почетно получать деньги от короля. Понти замолчал и не подумал бы зажать деньги в руке, если б Генрих сам не закрыл ему ладонь.

— Этот мальчик болен, — сказал король, смотря на него с участием, — тебе надо позаботиться о твоем здоровье.

Он ушел, а Крильон приблизился к Понти.

— Если ты дезертируешь, упрямая голова, я велю изрубить тебя на куски! — сказал он.

— Мне это все равно, — отвечал Понти с красными глазами.

— Уж не хочешь ли ты расплакаться, теленок? Хорошо. Я еду в Париж и поговорю обо всем этом с Эсперансом… Черт побери! Ведь он действительно плачет, — сказал Крильон, растрогавшись, — какой осел!

Кончив это утешение, он в свою очередь ударил по плечу гвардейца; но бедный скелет не имел уже сил вынести подобную ласку: ноги его подогнулись и он как одурелый сел на траву.

Глава 73

ПРИЗНАНИЕ

Крильон сдержал свое обещание. В тот же вечер он приехал к Эсперансу. Кавалер не терял времени на то, чтобы примечать, что происходило вокруг него; он не видал слуг, переносивших мебель и багаж, этого движения, неразлучного с близким отъездом, ни печального и взволнованного вида в доме, потому что дом носит в своем облике верный отпечаток впечатления хозяина. Крильон, оставив лошадь и людей своих во дворе, прямо пошел в сад, где должен был находиться Эсперанс.