Прекрасная и неистовая Элизабет

Труайя Анри

Элизабет покачала головой и произнесла медленно с любовью:

— Ты все время занят тем, что сомневаешься в себе, клевещешь на себя, убегаешь сам от себя, но у тебя есть все для успеха!

— Ах, если бы ты была права! — прошептал он, кисло улыбнувшись. — Ладно, хватит говорить об этом. Я подумаю и денька через два напишу Бретилло.

— Нет, — возразила она. — Если ты будешь с этим тянуть, он обратится к другому.

— Надо хотя бы переговорить об этом с мамой и Мази.

— Мы не нуждаемся в их советах для принятия наших решений, — резко возразила

Элизабет. — Ты сейчас же звонишь этому парню…

Удивившись этой внезапной решимости, он заколебался, выбирая между желанием отстоять свой покой и желанием подчиниться более сильной воле.

— Идем, — решительно сказала Элизабет, взяв мужа за руку.

Выйдя из комнаты, она повела его по лестнице, затем по длинному коридору на нижнем этаже, до самой библиотеки. Телефон стоял там, на маленьком столике, окруженный рядом запыленных книг. После смерти отца Патриса это помещение стало чем-то вроде семейного музея. На рабочем столе по-прежнему лежали очки покойного, его трубка в пепельнице, альбом с почтовыми марками, открытый на странице, которую он разглядывал перед тем, как его хватил сердечный удар. Элизабет знала о нем лишь то, что он был заядлым коллекционером и большим эрудитом, что спустя некоторое время после свадьбы он разорился, торгуя лесом, и приехал жить с женой и ребенком к матери, чье состояние и хозяйская властность избавили его наконец от всяких забот. В семье говорили, что Патрис был очень на него похож. Солнечный свет проникал сквозь щели закрытых ставней. В воздухе стоял запах заплесневелой бумаги. Шагая на цыпочках, Патрис приблизился к телефону:

— У тебя записан его номер, Элизабет?

— Да, я захватила письмо. Держи!

— Его наверняка не будет дома в этот час!

— Откуда ты знаешь? Все же попытайся…

Ответил сам Шарль Бретилло. Лицо Патриса приняло неопределенное выражение. Он крепко прижал трубку к уху.

— Алло! Это ты, старик? — спросил он. — Я получил твое письмо… Спасибо, что подумал обо мне… Да, в принципе меня это заинтересовало… Но до того, как принять какое-то решение, мне надо увидеться с тобой, поговорить…

Он вопросительно посмотрел на жену: он говорит то, что нужно?

Элизабет кивнула в знак согласия.

— Когда ты будешь свободен? — спросил он.

— Пригласи его к нам, — тихо сказала Элизабет.

— Ты можешь приехать ко мне в Сен-Жермен? Алло! Я плохо слышу… Да… В Сен-Жермен… Что? Ах, ты предпочитаешь, чтобы я приехал в Париж… Конечно, тогда я смогу посмотреть фильм…

Он снова встретился взглядом с Элизабет. Она была согласна. Тогда Патрис заговорил более уверенным тоном:

— Хорошо, я приеду… Что ты говоришь? В следующий понедельник, в половине четвертого, в бюро?..

Элизабет прошептала:

— Отлично.

— Отлично, — повторил он. — Тогда до понедельника, старик… Я тоже надеюсь, что все будет хорошо…

Он положил трубку и спросил:

— Ты довольна?

— А ты?

Патрис обнял жену:

— Я доволен особенно тем, что представлю товарищу свою жену. Ведь он даже не знает, что я женат. Я совсем забыл

послать ему приглашение.

— Ты, правда, хочешь, чтобы я поехала с тобой, Патрис? — спросила она, взволнованная его вниманием.

Он поцеловал ее в щеку:

— Конечно! Что я буду делать без тебя? Я ничего не понимаю в кино!

— Я тоже.

— О! Ты все знаешь. Ты просто великолепна!

Они молча постояли обнявшись перед столом с разложенными на нем реликвиями. Вся мудрость мира взирала на них с полок, заставленных толстыми мрачными книгами. Минуту спустя Патрис сказал со вздохом:

— Надо предупредить маму и Мази.

— О чем?

— О наших планах. Я сейчас же пойду к ним.

— Подожди до второго завтрака, — сказала она.

ГЛАВА II

— Поздравляю тебя, — сказала Мази, наморщив лоб под своим пышным париком. — По крайней мере, ты действуешь быстро! Один телефонный звонок — и все урегулировано.

— Еще ничего не урегулировано, — ответил Патрис. — Просто я договорился о встрече.

Все работали ножами и вилками над ломтиками сыроватого и жесткого жаркого. Атмосфера накалялась. Мази, прожевывая кусочек мяса, продолжала наигранным тоном:

— Я думала, что ты отрицательно относишься к музыке для кино.

— Когда речь идет об обычном художественном фильме, — ответил Патрис. — Но здесь моя партитура послужит для сопровождения фильма о религиозном искусстве. Следовательно, я смогу также разработать несколько тем, которые мне дороги.

— Короче, тебя это заинтересовало? — сказала Мази.

— Очень, — кивнул головой Патрис.

Элизабет с удивлением смотрела на мужа. Глядя на его уверенность, никто и не предположил бы, что всего два часа назад он сомневался относительно того, какое решение ему принять.

— Когда ты встретишься с ним? — спросила Мази.

— В следующий понедельник, в половине четвертого. Мы поедем сразу после второго завтрака.

— Мы? — удивленно подняла голову мадам Монастье.

— Да, — сказал Патрис. — Элизабет поедет со мной.

Мази медленно отвернулась от внука и посмотрела на Элизабет, чья роль в этом деле была очевидной.

— Хорошая мысль! — сказала мадам Монастье. — Я довольна, Патрис, что ты возобновляешь связи со старыми друзьями. А то ты стал таким нелюдимым. Элизабет должна обязательно уговорить тебя немного развлечься. Если вы захотите пригласить в какое-нибудь воскресенье молодежь на чашку чая…

Патрис промолчал и снова принялся за еду. Элизабет последовала его примеру. После разнообразной кухни в гостинице обычная пища в доме Монастье казалась малосъедобной. Ей здесь никто не уделял должного внимания, и все блюда имели одинаковый вкус. Элизабет скучала по острому соусу, по поджаренному хлебу с положенными на него листьями шпината… Молодая Евлалия сменила тарелки.

Чтобы показать свое недовольство тем, что внук не посоветовался с ней по такому важному вопросу, Мази отказалась от сыра и проглотила несколько виноградин с таким отвращением, будто это были горькие пилюли.