Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
— Элизабет! Я как раз тебя искала! Объясни, пожалуйста, этим господам по какой дорожке им надо спуститься, чтобы попасть с горы Арбуа на Сен-Жерве.
Элизабет пустилась в объяснения, но ей казалось, что ее голос раздавался откуда-то издалека, как эхо. Сцена с Кристианом на крыльце не привлекла ничьего внимания. Амелия, видимо, была занята в буфетной, в то время как ее дочь переживала один из самых тяжелых моментов в своей жизни. Пьер спустился в подвал за яйцами. Пансионеры с нетерпением ждали, когда наступит час завтрака. При всеобщем
— Какая жара! Если такая погода постоит еще несколько дней, то снег должен скоро растаять!
— Что вы, мадам, — ответила Элизабет нехотя. — Снег еще обязательно выпадет, и можно будет кататься до конца месяца.
— Я этого вам от души желаю! Ваша мама сказала мне, что вы просто мастер по лыжам!
Элизабет заставила себя улыбнуться. Этот разговор раздражал ее, но ей пришлось из вежливости поддерживать его.
— О! Если послушать маму, то я всех обгоняю на лыжной трассе! Хотя она вряд ли видела в этом году хоть один спуск.
— Но она так занята, — ответила мадам Монастье, усаживаясь в кресло. — Ей приходится так много работать. Надеюсь, что по окончании сезона она отдохнет. Вы знаете, я нахожу Амелию такой очаровательной! Мы с ней очень подружились!
Мадам Монастье понесло. Было невозможно ее остановить и отойти от нее.
— Я сказала вашей маме, что мне очень хотелось бы принять вас у себя, в Сен-Жермене, когда вы приедете в Париж, — продолжала она.
— С удовольствием, мадам.
— Вы знаете Сен-Жермен?
— Нет.
— О! Это прелестный старинный уголок, прилегающий к сказочному лесу.
Элизабет почувствовала досадную слабость. Эта женщина разговаривала с ней заботливо и ласково, как с невинной девушкой! Значит, были еще на этой земле такие деликатные и симпатичные люди? Хлопнула дверь. Уж не Кристиан ли решил вернуться? Нет. Слава Богу! Вошла клиентка с вспотевшим лицом, блестящими глазами и с комочками грязного снега на ботинках.
— Интересно, что сейчас делает Патрис? — сказала мадам Монастье. — Вот уже несколько дней он по утрам долго валяется в постели!
Элизабет с трудом расслышала ее, тихо предположила:
— Может, он работает?
— Сомневаюсь. В эти дни он был перевозбужден из-за своего сочинения. Потом ни с того ни с сего взял да отказался от него. Мне бы хотелось, чтобы он был более последовательным, более смелым и уверенным в себе.
— Да-да, — рассеянно пробормотала Элизабет.
Ей не хотелось больше ни о чем вспоминать. Но помимо своей воли в мыслях она то и дело возвращалась к ласкам Кристиана. Потом с ужасом она стала воображать себе, как он целует Франсуазу, раздевает ее, кладет голую в их постель…
— Я
— Очень, мадам.
— Особенно, когда он импровизирует, это прекрасно!
Два тела, ласкающие друг друга, лежа в темноте. Как Кристиан мог испытать с другой удовольствие, которое, как она думала, только она одна могла ему доставить? Сколько раз он обманывал он со своей бывшей любовницей?
— У него большие способности к композиции, но он не хочет согласиться с этим, — продолжала мадам Монастье.
— Да, когда ему говорят о его таланте, он не слушает.
Элизабет пыталась вспомнить все те дни, когда Кристиан говорил, что будто бы он занят. Она подсчитывала, сколько раз он ей солгал.
— Вы уже говорили ему, что у него талант? — спросила мадам Монастье.
— Конечно, мадам.
— Тогда, клянусь, что он послушал вас! Как он, вероятно, был счастлив! Он так вас любит!
Элизабет вздрогнула от отвращения. Значит, этот человек пришел к ней в дом, лег в ее постель после того, как обладал другой женщиной! Поставленная перед очевидным фактом, она почувствовала себя морально растоптанной, запачканной, оплеванной.
На лице мадам Монастье появилась лукавая улыбка:
— Ну вот и он, наконец! И ты только сейчас встал, Патрис?
— Я встал давно, — ответил он, поцеловав мать. — Просто я читал…
— В такую погоду? Это же преступление! Я уже успела пройтись, позавтракать и нагулять аппетит!
Патрис пожал руку Элизабет и сказал:
— Ты права, мама. Но что ты хочешь? Я не создан для зимних видов спорта…
— Но ты все-таки любишь снег?
— Зато снег меня не любит.
— Что за странная мысль! Теперь, когда ты поправился, тебе надо брать уроки катания на лыжах, не так ли, Элизабет?
— Конечно, мадам…
— Ну и хорошо же я буду выглядеть! У меня нет абсолютно никаких способностей. Да и возраст уже не тот.
— Двадцать шесть лет? Да ты шутишь!
Он опустил голову, как бы выражая смирение с тем, что его никто не понимает. И тут Элизабет прошептала ему:
— Хотите, чтобы я вас научила, Патрис?
Он поднял голову, и искра благодарности зажглась в его печальных глазах:
— Вы это серьезно?
Элизабет и сама не знала, почему предложила ему это, и теперь почти сожалела, что поступила так легкомысленно. Но отступать уже было нельзя.
— Конечно, — ответила она, улыбаясь.
Амелия вышла из буфетной и с любезным видом прошла между клиентами, собравшимися в группы.
— Ну, если моим инструктором будет Элизабет, то я согласен, — весело проговорил Патрис.
— Я ловлю тебя на слове, — сказала мадам Монастье. — Когда первый урок?
— Вы свободны сегодня во второй половине дня, Элизабет? — спросил Патрис.
Она с минуту поколебалась, подумала об абсолютной пустоте своей жизни и ответила твердо:
— Да, Патрис.