Прекрасная и неистовая Элизабет
Шрифт:
— Ты прекрасно понимаешь, что я не могла усидеть одна с такой радостью на сердце! — сказала она, медленно двигаясь по комнате.
Как постарела Мази после болезни! Словно в тумане Элизабет увидела склонившееся над ней тяжелое лицо, сплошь покрытое морщинами, с фальшивыми завитками на лбу. Тяжелая рука легла ей на плечо. Элизабет почувствовала прикосновение к виску холодных губ. Мази глубоко вздохнула и сказала дрожащим голосом:
— Да благословит и да защитит вас Господь, дитя мое! Теперь я буду ухаживать за вами.
ГЛАВА IX
— Тебе
— Почему? — спросила Элизабет и залпом допила чашку.
В салоне наступило неодобрительное молчание всей семьи, которая, как всегда, собралась после обеда. Мази и мадам Монастье обменялись огорченными взглядами, восседая в креслах эпохи Людовика XV.
— Какая неосторожность, дитя мое! — сказала Мази. — Вы же хорошо знаете, что в вашем положении возбуждающие напитки вредны.
— Этот кофе некрепкий, — сказала Элизабет.
— Это правда, — согласилась мадам Монастье. — Должна вам сказать, что он немного отдает цикорием. Евлалия, вероятно, подогрела нам вчерашний. И все же, согласитесь, вам надо бы отказаться от него. Когда я ждала Патриса, то врач — вы помните, мама, этого милого доктора Годфруа? — так вот, этот врач рекомендовал мне питательную и простую пищу, но запрещал специи, вино, крепкие напитки, кофе… Он говорил, что не следует утомлять себя, ни в коем случае не волноваться и советовал хотя бы немного поспать после каждого приема пищи. Вы очень мало отдыхаете, Элизабет.
— Я отдохну, если почувствую, что устала. Сейчас я очень хорошо чувствую себя. Вот уже четыре дня, как я не испытываю больше неприятных ощущений.
— Они могут повториться, дорогая, — сказал Патрис. — Позволь мне поехать с тобой в Париж.
— Нет-нет, — ответила Элизабет. — Глория пригласила меня к себе на чай, где будут ее сестра и подружки. Паскаля не будет дома. У нас собирается чисто женское общество. Что ты будешь делать там с нами?
— Это верно, — поддержала Элизабет мадам Монастье. — Единственный мужчина всегда некстати в женской компании, собравшейся выпить чаю.
— Хорошо, хорошо! Я не настаиваю! — сказал Патрис.
Поколебавшись с минуту, он добавил с наигранной небрежностью:
— Ты скажешь Глории, что ждешь ребенка?
— Конечно нет, — возразила Элизабет. — Еще слишком рано! И потом… я стесняюсь.
Мази, которая мелкими глотками пила вербену, поставила чашку на круглый столик и проворчала:
— Я понимаю, что вы не торопитесь рассказать вашим друзьям об этом счастливом событии, но со своей матерью вы не должны поступать так же. Несправедливо, что все мы здесь испытываем чувство радости, в то время как ваши родители ничего еще об этом не знают! Я уверена, что, узнав эту новость, они не поедут в Шапель-о-Буа, как они намеривались, а приедут в Париж, чтобы провести межсезонье вместе со своей дочерью.
Элизабет побледнела
— Да, конечно.
— Я буду рада встретиться с ними при таких благоприятных обстоятельствах, — сказала Мази.
Она оглядела Элизабет с головы до ног влюбленными глазами. С тех пор как доктор Бежар сказал, что она беременна, Элизабет стала идолом для всех членов семьи. Ее лелеяли, исполняли малейшие желания, терпеливо и даже с благодарностью выносили ее настроение.
— Надо будет также предупредить Дени и Клементину, — сказал Патрис.
Ему не терпелось довести до сведения всего мира о своем счастье.
— Да-да! Я съезжу к ним на днях, — подхватила Элизабет.
Она, сама того не желая, излишне пылко произнесла эти слова. Но никого это и не удивило. Теперь она была не такой, как все остальные женщины. Ее будущее материнство предоставляло ей все права.
— Ну что ж, пора ехать, — твердо сказала она.
— Уже?! — воскликнул Патрис. — Но сейчас только половина третьего!
Элизабет пожала плечами:
— Мне надо переодеться. Ведь Глория просила приехать пораньше. Потом, не могу же я ехать на большой скорости!
— Отлично, дитя мое! — сказала Мази. — Но только, Бога ради, будьте осторожны! Между нами говоря, я даже удивлена, что доктор Бежар позволяет вам водить машину в вашем состоянии.
— Ах, эта современная медицина! — сказала со вздохом мадам Монастье. — А по-моему, делай, что тебе нравится, и все будет хорошо!
Элизабет поцеловала свекровь, Мази и направилась к двери.
— Только оденьтесь потеплее! — крикнула ей вслед мадам Монастье. — А ты, Патрис, будь с женой построже! Я уверена, что она наденет свои туфли на тонкой подошве. Если у нее озябнут ноги, то будет поздно сожалеть об этом после ее возвращения!
Патрис присутствовал при том, как Элизабет переодевалась перед зеркалом. Фрикетта радостно крутилась вокруг своей хозяйки в надежде на то, что та возьмет ее с собой.
— Нет, — твердо сказала ей Элизабет. — Только не сегодня!
— Тебе очень идет беременность, — сказал Патрис. — Ты никогда не была такой красивой!
— Ты находишь?
Она неестественно рассмеялась и подставила ему щеку для поцелуя.
— До вечера, дорогой!
— Когда ты намереваешься вернуться?
— Думаю, к половине восьмого. А ты будешь работать?
— Да! Этот военный марш мне никак не удается. Это потому, что у меня не бойцовский характер.
Он проводил ее до гаража, открыл ворота сада и вышел на тротуар, чтобы понаблюдать за отъездом жены, такой маленькой за рулем такой громоздкой машины. Элизабет помахала ему рукой в окно и нажала на акселератор. В зеркале заднего вида она видела фигуру мужа, которая становилась все меньше и меньше, а потом и вовсе скрылась из виду. Но только выехав на центральную дорогу, она с облегчением почувствовала себя в одиночестве.