Прекрасная и неистовая Элизабет

Труайя Анри

— Вначале нам будут помогать мои родители, — неуверенно сказала Элизабет.

— И ты думаешь, что я удовлетворюсь этим, Элизабет? Все что угодно, но только не жалкое существование, ограничение себя во всем, лишь бы только не разрушение бедной семьи, которое легко предвидеть в такой ситуации. Я слишком люблю тебя, чтобы согласиться на то будущее, которое ты нам предлагаешь. Решение проблемы состоит совсем не в этом.

— Другого нет, Кристиан!

— К счастью, есть! Ты на каком месяце беременности?

Она покраснела, пораженная грубой прямотой этого вопроса, и прошептала:

— На

третьем.

— Отлично. Тебе надо найти какой-нибудь предлог, чтобы уехать от мужа дней на десять. Ты можешь договориться с какой-нибудь подругой? Она пригласит тебя, скажем, в деревню, где нет телефона.

— Может быть, — ответила Элизабет. — Но к чему ты клонишь?

— Ты поедешь не к этой подружке, а в Женеву.

— В Женеву? — переспросила она. — Что за странная мысль! Что мне там делать?

— То, что запрещено французским законом, швейцарский закон терпит при некоторых условиях, — сказал Кристиан. — В Женеве я знаю отличную клинику. Один из моих друзей, парижский врач, даст тебе рекомендательное письмо к своему швейцарскому коллеге. За тобой будут ухаживать как за королевой. Придется немного потерпеть, зато потом никаких забот.

— Я не понимаю тебя, Кристиан, — сказала Элизабет сдавленным голосом.

Она всем сердцем почувствовала что-то страшное и боялась услышать продолжение. Кристиан взял ее за руку и сказал нежным убедительным голосом:

— Этот ребенок будет мешать нашей любви, Элизабет. Ты не имеешь права родить его!

Из всех ударов, которых она опасалась больше всего, этот был самым жестоким и незаслуженным. Она встретила его, не изменившись в лице. Чрезвычайная жестокость, невероятная простота этого предложения разоружали ее разум, который вначале готов был возмутиться. Втянутая в кошмар, она должна была принять его неизбежное развитие. У нее даже больше не было сил презирать Кристиана. Теперь она видела его таким, каким он был — способным околдовывать и развращать! Ничто не могло удержать его от стремления получать удовольствия. Там, где проходил этот человек, горела земля, растлевались души, со смехом растаптывались самые чистые помыслы. И она ждала от него ребенка! Элизабет с отвращением подумала, что в ее чреве росло маленькое чудовище, которое питалось ее кровью и было ее плотью. Второй Кристиан! За неплотно закрытыми шторами угасал день. Огонь зажигалки вспыхнул и погас. Кристиан зажег сигарету.

— Ну так ты поняла? — продолжал он.

— Да, — ответила она.

— Ты сможешь совершить эту поездку?

— Я попробую все устроить.

— Мы поедем вместе на машине Бернара.

— Я предпочла бы поехать одна.

— Нет, Элизабет! Я поеду с тобой.

— Зачем?

— Так будет вернее… — он закашлялся. — Ты будешь чувствовать там себя одиноко. Доверься мне!

Может быть, он боялся, что в последнюю минуту она переменит решение?

— Как хочешь, — сказала она, пожав плечами.

— Когда мы прибудем на место, я оставлю тебя. Ты будешь ждать меня в клинике. А затем я приеду за тобой и довезу до Парижа.

— Да, Кристиан.

С губы Элизабет слетали слова, но она не чувствовала их движения. Ее голова была как в тумане, тело ничего не ощущало.

— Относительно денег не беспокойся, — сказал Кристиан. — Я их где-нибудь раздобуду.

— Да.

— Ты

позвонишь мне, как будешь готова?

— Да.

— Но, конечно, мы еще увидимся. Нам не надо так спешить! Я хотел бы побыть в Париже еще с неделю. Хочешь пить?

Она подумала: «Мне, наверное, следовало бы сохранить ребенка. Воспитать его самой». И тут же в голове возникла картина: расставшись с мужем, отвергнутая родителями, она живет в мансарде чужого дома — люлька рядом с кроватью, спиртовая горелка на туалетном столике, — просыпаясь с рассветом, оставляя ребенка на соседку, она бежит на работу, работает до изнеможения, обслуживая клиентов в большом магазине, экономит деньги на ползунки, пинетки, соски, стареет в одиночестве и лишениях, она видела, наконец, своего сына, ставшего уже взрослым: у него зеленые глаза, очень белые зубы и резкий нахальный смех. Все ее существо напряглось, говоря ей о том, что она заблуждалась. Эта жизнь была не для нее. «Ты не имеешь права родить его…» И опять Кристиан был прав. Значит, надо было соглашаться с чудовищным предложением, которое он сделал ей.

— Я спросил тебя, хочешь ли ты пить! — повторил Кристиан, протягивая ей стакан мутной жидкости, в которой плавали льдинки.

— Что это?

— Джин-фиц.

Пока она с жадностью пила, он снисходительно смотрел на нее:

— Любовь моя! Моя растерявшаяся девочка! На этом свете нет ничего страшнее болезней и смерти!

— Но ты ведь убиваешь! — с болью воскликнула она.

— Кого-то, кто еще не родился, — ответил он. — Это меняет постановку вопроса. Сколько женщин попадают в подобное положение! Представь себе, что если бы они рожали всех детей, которых зачали, на земле не хватило бы места для всего этого огромного потомства. Ну же… не думай больше об этом!

Он взял стакан из ее рук.

— Не думай больше об этом, — повторил он. — И улыбнись мне!

Кристиан сел рядом с Элизабет и обнял ее за плечи своей сильной рукой. Ей хотелось его оттолкнуть, но его тепло притягивало ее. В той степени отчаяния, в котором она сейчас находилась, все было лучше, чем одиночество.

Осмелится ли он поцеловать ее? Она испугалась этой мысли, но потом сама стала страстно желать этого. И чем больше она презирала себя за желание, которое он вызывал в ней, тем меньше было у нее сил сопротивляться ему. С какой-то бешеной страстью она погружалась в желание и стыд. Да, они — два животных, которые ищут друг друга и находят. Одной рукой он обнажил ее грудь, и ласка доставила ей неизъяснимое удовольствие. Она уже была готова отдаться. Ее ноги шевелились под простыней.

— Дорогая, — прошептал он, — как я люблю тебя!

— Замолчи! — приказала она ему гневным голосом.

Элизабет обняла его обеими руками за шею и с силой притянула к себе, чтобы не видеть его, чтобы забыть обо всем.

Было без четверти девять, когда Элизабет вернулась в Сен-Жермен. Машину слегка тряхнуло, когда она переезжала бордюр, отделяющий тротуар от центральной аллеи сада. Когда спет фар осветил фасад большого дома, на его пороге появился Патрис. Мази и мадам Монастье вышли следом за ним с белыми лицами, освещенными светом фар. Элизабет выключила двигатель, вышла из машины и быстрым шагом направилась к крыльцу.