Прекрасная маленькая принцесса
Шрифт:
Я наслаждаюсь теплом ее обнаженного тела, прижатого к моему, тем, как она прижимается щекой к моей груди. Мягкий гул, который она издает, подтверждает ее удовлетворенность. Ее нога перекидывается через мою, опутывая наши ступни в удивительно интимном жесте. И на мгновение я позволяю себе в полной мере насладиться ее красотой. Моя рука инстинктивно сжимается вокруг нее, и я глубоко вдыхаю насыщенный цветочный аромат ее волос. Он свеж, женственен и как-то успокаивающе приятен.
Я потрясен, осознав, насколько близким к правде может быть мое признание в любви. Эти выходные не позволили мне оставаться объективным в отношении
Уродливая ненависть к себе портит мирный момент, делает мою кожу холодной, а к горлу подступает желчь. Я не могу поверить, что сделал это. Я предал ее. В очередной раз. И знает она об этом или нет, но я причинил ей такую глубокую боль, какой еще не было. То, что я сделал, невозможно простить.
И я понял это слишком поздно.
Внезапно задыхаясь, я испытываю острую потребность двигаться, но Сильвия выглядит такой мирной на моей груди, совершенно спокойной в своей невинности. Осторожно, как только могу, я поворачиваюсь, подкладывая подушку под ее щеку, чтобы освободиться. Она сонно шевелится, бормоча мое имя, и это разрывает мне грудь. Но как только я встаю с кровати, она затихает, прижимая к себе подушку. С трудом сглотнув, я иду в ванную и наливаю себе стакан воды. Вся расслабленность, которую я ощущал в течение мимолетного мгновения, исчезла, и мое тело гудит от напряжения, когда я вижу свое отражение в зеркале.
Как мне быть дальше?
Даже если Сильвия найдет в своем сердце силы простить меня, я не думаю, что смогу простить себя. Мне казалось, что сегодня я просто переступил еще одну ее черту. Я сделал это сознательно. Возможно, нехотя, но все же переступил. Но до сих пор я не понимал, что переступил и свою собственную черту.
Что я за человек, способный на такое? Погубить такую необыкновенную женщину ради своих эгоистичных потребностей?
Мой отец мог быть преступником, но он всегда говорил о важности чести — о том, что нужно уважать достоинство людей и проявлять к ним человечность, которой заслуживают даже самые низкие люди, независимо от того, как высоко я могу забраться в своих амбициях. И сегодня я знаю, что ему было бы стыдно за меня. Что бы ни думала моя мать, мне стыдно за себя.
Я мог бы прикрыться тем, что мать потребовала от меня лишить Сильвию девственности. Что я нужен своей семье, если мы надеемся выжить. Но это не отменяет того факта, что я обманул Сильвию. Я сказал ей то, что она хотела услышать, чтобы убедить ее переспать со мной. И это делает меня чудовищем. Она заслуживает гораздо большего.
Я тяжело вздыхаю, размышляя над следующим шагом. Я должен сказать ей. Она должна знать. Но как только я возвращаюсь в спальню и вижу ее легкую фигуру, прижавшуюся к подушке, я не могу. Опустившись на угол кровати, я вытираю лицо руками.
Мышцы напрягаются, и я стискиваю зубы, когда отвращение охватывает меня целиком. Сильвия шевелится позади меня, словно почувствовав перемену в моем настроении, и, когда я поворачиваюсь, она сонно смотрит на меня. Ее пленительно-мечтательное выражение лица разрывает меня на части, и то, как она смотрит на меня сквозь густые ресницы. Ее глаза цвета лесного ореха, как никогда близкие
Потрясающе.
— Петр? — Пробормотала она, ее речь слегка невнятная от усталости. — Все в порядке?
Я снова опускаю взгляд в пол, отворачиваясь от нее, так как мои плечи сгорбились под тяжестью моей вины. Я не отвечаю сразу, мой разум слишком противоречив, чтобы уловить беспокойство в ее тоне. Я не могу избавиться от мысли, что я всего лишь марионетка для своей матери, кто-то, кто должен выполнять ее приказы, какими бы холодными и расчетливыми они ни были. Хуже всего то, что я не могу заставить себя не повиноваться ей. Даже если это означает, что я только что разрушил свой лучший шанс обрести счастье с кем-то, кто мне действительно дорог.
Неважно, что я начинал испытывать чувства к Сильвии. Потому что я знаю правду. Когда Сильвия узнает, что я сделал, а она узнает, она никогда меня не простит.
Я заставил ее переспать со мной, чтобы скрепить союз наших семей. Не из любви. И никакие сожаления, никакие извинения не смогут компенсировать того, что я у нее отнял.
Краем глаза я замечаю, как Сильвия приподнимается. Она опирается на одну руку и тянется за ней, чтобы натянуть простыню на бедра и вокруг груди. И я не могу смотреть в эти мягкие, невинные глаза. Такие полные сострадания и заботы. Мое сердце застывает от глубоко инстинктивного чувства самосохранения. Я сжимаю кулаки на коленях, разрывая с ней связь, уходя глубоко внутрь себя.
— Что случилось? — Спрашивает она, ее голос слегка дрожит.
Ее внезапная уязвимость вгоняет нож еще глубже, пуская мне кровь.
Я качаю головой, не желая встречаться с ней взглядом, и скрежещу зубами, борясь со своим чувством вины. Зажав простыню под мышкой, Сильвия протягивает свободную руку, чтобы слегка положить ее мне на спину. Жест, призванный утешить меня. И по моей коже пробегают мурашки.
Несмотря на мое желание закрыться и заблокировать свои эмоции, мое тело охотно откликается на нее. По моим венам пробегает струйка возбуждения. Затем в моем желудке появляется свинцовая тяжесть. Я отшатываюсь от нее, как будто ее прикосновение пронзило электрическим током.
— Петр?
Боже, я хочу умереть от боли и беспокойства, прозвучавших в ее голосе. Она говорит так, будто находится на грани слез.
— Пожалуйста, поговори со мной, — вздыхает она, но больше не пытается прикоснуться ко мне.
— Это была ошибка, — мрачно прорычал я, все еще не в силах смотреть ей в глаза. — Мне не следовало спать с тобой.
Между нами воцаряется тяжелое молчание, нарушаемое лишь резким вдохом Сильвии, когда она отступает назад.
— О чем ты говоришь? Что это вообще значит? — Спрашивает она через несколько мучительно долгих секунд.
Мне надо объяснить, почему это было ошибкой. Я должен признаться. Она заслуживает того, чтобы знать правду. Но я не могу заставить себя сделать это. Я знаю, какой предательский взгляд она бросит на меня, если я признаюсь в том, что сделал. Как я использовал ее. И я не могу смириться с мыслью, что она меня возненавидит.
— Петр? — Нажимает она, ее голос снова становится уязвимым.
Я просто качаю головой. Я знаю, что должен ей что-то сказать. Но что я могу сказать? Все, что угодно, кроме полного признания, будет ложью, а я не могу этого сделать. Я не хочу рыть себе могилу.