Прекрасное далеко
Шрифт:
— Да, я обещаю.
Горгона встревоженно окидывает взглядом горизонт.
— Мы слишком многого не знаем о Зимних землях, высокая госпожа. Так что лучше заключить союз, и побыстрее.
Мне непонятен страх горгоны. Я до сих пор ничего подобного в ней не замечала.
— Скажи Филону…
Я умолкаю. Что я могу передать Филону? Что мне нужно время? Что я ни в чем не уверена, кроме того, что счастлива в сферах… и пока не готова расстаться с этим счастьем?
— Скажи ему, что мы обсудим этот вопрос.
— Когда? — настойчиво спрашивает горгона.
— Скоро.
— Как
— Как только я вернусь, — быстро отвечаю я.
Мне хочется присоединиться к подругам.
— Я буду ждать твоего возвращения, высокая госпожа.
С этими словами горгона закрывает глаза и засыпает.
Мы играем долгие часы, магия свободно плывет в наших телах, кажется, будто нам принадлежит само время. Надежда, дремавшая в каждой, оживает и расцветает, кружатся головы от радости и возможностей, которые дала магия. Фелисити лениво раскачивается на качелях, которые соорудила себе из мягких, густо поросших листьями виноградных лоз. Лозы ласкают ее, а она касается пальцами ног бархатной травы.
— Если бы только мы могли показать миру всю глубину нашей силы… — медленно произносит она, улыбаясь.
Энн срывает одуванчик, высунувшийся из высокой травы.
— Я бы тогда очутилась на сцене, рядом с Лили Тримбл.
Я поправляю подругу:
— Тогда Лили Тримбл умоляла бы тебя разрешить ей встать рядом с тобой!
Энн драматически прижимает руки к груди.
— Жизнь есть обман!
— Браво!
Мы с Фелисити аплодируем.
— Ох, и я была бы очень, очень красивой. И богатой! И я бы вышла замуж за графа и родила бы десятерых детишек!
Энн закрывает глаза, сосредоточившись на своих желаниях, и дует на одуванчик, но ветер уносит лишь часть его пушинок.
— А чего хотела бы ты, Джемма? — спрашивает Фелисити. — О чем ты мечтаешь?
Чего я хочу? Почему этот простой вопрос — всего в три слова — кажется таким сложным, что на него не найти ответа? Мне бы хотелось того, чего быть не может: чтобы матушка была жива, чтобы отец был здоров. Чтобы я стала поменьше ростом, покрасивее, более привлекательной и не такой заумной. Боюсь, именно таковы мои желания. Мне бы хотелось снова стать ребенком, жить в тепле, под защитой родителей, но в то же время я хочу и кое-чего куда более опасного: целоваться с неким индийским юношей, которого я не видела с самого Рождества. Я запуталась в страстях, предчувствиях, опасениях, желаниях. Похоже, я вечно стремлюсь к чему-то и почти никогда не достигаю этого.
Подруги ждут ответа.
— Мне бы хотелось научиться делать безупречный реверанс, чтобы не оскандалиться перед ее величеством.
— Да, без магии тут не обойтись, — сухо произносит Энн.
— Спасибо за ваше доверие. Я весьма его ценю.
— А мне хотелось бы вернуть Пиппу, — говорит Фелисити.
Энн прикусывает нижнюю губу.
— Джемма, а ты действительно полагаешь, что она затерялась в Зимних землях?
Я окидываю взглядом бесконечный цветущий луг. Цветы покачиваются на легком ветерке.
— Я не знаю.
— Не затерялась
— Но она именно туда направлялась, — осторожно напоминаю я.
Когда мы в последний раз видели нашу милую подругу, она превращалась, становилась такой, как твари Зимних земель… Она хотела, чтобы я с помощью магии вернула ее в наш мир, но я не могла. Мертвые не возвращаются. Это нечто вроде закона, который я не могу нарушить, и Пиппа возненавидела меня за это. Иной раз мне кажется, что и Фелисити тоже меня ненавидит.
— Я знаю Пиппу, сколько раз тебе говорить! Она бы никогда не бросила меня вот так!
— Возможно, мы скоро ее увидим, — говорю я.
Но я не жажду этой встречи. Если Пиппа превратилась в тварь Зимних земель, она перестала быть нашей подругой. Она враг.
Фелисити выхватывает меч и бросается к деревьям.
— Куда ты? — кричу я.
— Искать Пиппу! А вы можете идти со мной, а нет — значит, нет.
Конечно, мы спешим за ней. Ведь если уж Фелисити что-то взбрело в голову, нечего и обращаться к ее разуму. Да мне и самой хочется знать правду, но я надеюсь, что мы не увидим Пиппу. Ради нее и ради нас, я надеюсь, что она пересекла реку и ушла в мир по ту сторону от нашего.
Фелисити ведет нас по пышно цветущему лугу. Пахнет гиацинтами и любимым трубочным табаком отца, свежими доса и еще туалетной водой матушки, розовой. Я оглядываюсь вокруг, почти всерьез ожидая увидеть где-то позади матушку. Но ее здесь нет. Она ушла, умерла почти год назад. Иногда я так тоскую по ней, что не могу дышать, у меня болят ребра. А иногда я замечаю, что кое-что забыла — очертания ее губ или звук ее смеха… и никак не могу вызвать их в памяти. Когда такое случается, я чуть ли не панически стараюсь все вспомнить. Я боюсь, если не сумею в точности удержать все эти воспоминания, то потеряю ее навеки.
Мы доходим до макового поля под Пещерами Вздохов. Яркие алые цветы показывают черные сердцевинки. Фелисити срывает мак и затыкает за ухо. Высоко над нами вздымается утес. От горшков с тлеющими благовониями поднимаются радужные клубы дыма там, на самом верху, где хаджины, неприкасаемые, охраняют Храм с колодцем вечности. Именно там я в последний раз видела Цирцею.
«Она мертва, Джемма! Ты убила ее».
Но я слышу во сне ее голос, и Цирцея твердит, что по-прежнему жива. Я вижу ее лицо, призрачно-белое, в глубине колодца…
— Джемма, в чем дело? — спрашивает Энн.
Я встряхиваю головой, как будто это поможет навсегда выбросить из памяти Цирцею.
— Ни в чем.
Мы идем, пока пышная зелень лугов не сменяется густыми зарослями искривленных деревьев. Небо здесь темное, словно перепачканное сажей. Нет ни цветов, ни кустарника. И нет цвета, кроме коричневого тона колючих деревьев и серости неба над ними.
— Ух! — выдыхает Фелисити.
Она поднимает ногу и показывает подошву ботинка. К ней прилипло что-то темное и рыхлое, как подгнивший фрукт. На деревьях висят многочисленные гроздья ягод. Но вид у них дурной, похоже, они давно испортились.