Прекрасное далеко
Шрифт:
— Конечно, — отвечаю я, радуясь, что он мне это предложил.
Озеро лениво плещется в берегах в мирном, спокойном ритме. Вдали ухает сова. Легкий ветерок раздувает мои волосы, они падают на щеки. Картик садится у дерева, прислонившись к стволу спиной. Я усаживаюсь рядом.
— Что ты имел в виду, когда сказал, что наши судьбы больше не связаны? — спрашиваю я.
— Я думал, что моя судьба — состоять в братстве Ракшана. Но я ошибался. И теперь я просто не знаю, что ждет меня впереди. Я даже не знаю, верю
Точно так же, как прежде меня раздражали высокомерие и самоуверенность Картика, сейчас мне не хватает этого ощущения. Мне трудно видеть его таким растерянным.
Мы снова надолго умолкаем. Его глаза закрываются, но он не позволяет себе задремать.
— Есть только одно, о чем я должен спросить, и больше никаких вопросов. Ты видела Амара?
— Нет. Клянусь.
Ему как будто становится легче.
— Это хорошо. Хорошо.
Его веки опускаются, и через несколько секунд он уже спит.
Я сижу рядом с ним, прислушиваюсь к его дыханию, тайком наслаждаюсь его красотой: длинные темные ресницы лежат на высоких скулах; прямой нос, чуть приоткрытые полные губы… Говорят, леди не должна испытывать подобных желаний; но разве леди в силах удержаться? Мне пришлось бы брести по жизни как во сне, чтобы не замечать притяжения таких губ…
Я осторожно протягиваю руку, чтобы коснуться Картика. Картик мгновенно просыпается, задыхаясь, испуганный. Я взвизгиваю, а он хватает меня и не отпускает.
— Картик! — вскрикиваю я, но он стискивает меня еще сильнее. — Картик, прекрати!
Он наконец приходит в себя и разжимает руки.
— Извини. Мне снова снилось… — бормочет он, тяжело дыша. — Такие страшные сны…
— Что за сны?
Я все еще ощущаю его пальцы на своих руках.
Он проводит дрожащей ладонью по волосам.
— Я вижу Амара на белом коне, но он не такой, каким я его помню. Он похож на какое-то ужасное проклятое существо. Я пытаюсь бежать за ним, догнать, но он всегда остается далеко впереди. Потом сгущается туман, и я больше его не вижу. Когда же туман рассеивается, я оказываюсь на какой-то холодной ветреной равнине… это ужасное и прекрасное место. Из тумана выходит целая армия потерянных душ. Они ищут меня, а я обладаю огромной силой. Такой силой, что даже и вообразить невозможно.
Он вытирает выступивший на лбу пот.
— И это все?
— Я… Еще я вижу твое лицо.
— Мое? Я тоже там?!
Картик кивает.
— Ну, и… что же происходит дальше?
Он не смотрит на меня.
— Ты умираешь.
Я вся покрываюсь гусиной кожей.
— Как именно?
— Я… Я не знаю.
Порыв ветра со стороны озера заставляет меня содрогнуться.
— Это всего лишь сны.
— Я верю в сны.
Я беру его за руки, наплевав на то, что это выглядит слишком дерзко.
— Картик, почему бы тебе не отправиться
— А вдруг они окажутся правдой?
Он осторожно высвобождает руки.
— Нет. Как только я рассчитаюсь с цыганами за помощь, я отправлюсь в Бристоль, на корабль «Орландо».
Я встаю.
— Значит, ты не хочешь даже попытаться бороться? — говорю я, чувствуя себя бесконечно подавленной.
Картик смотрит в пространство перед собой.
— Создавай союз без меня, Джемма. Ты и сама отлично справишься.
— Я устала справляться сама.
Смахивая слезы, я направляюсь в лес. Когда я прохожу мимо цыганского лагеря, я вижу мать Елену, она несет в сторону нашей школы какое-то ведро.
— Что ты делаешь? — резко спрашиваю я.
Я выхватываю у нее ведерко, и из него выплескивается темная жидкость.
— Что это такое?
— Нужно сделать кровавые знаки, — отвечает она. — Для защиты.
— Так это ты разрисовала восточное крыло. Зачем?
— Если не будет защиты, они придут, — бормочет мать Елена.
— Кто придет?
— Проклятые.
Старая цыганка пытается отобрать у меня ведро, и я отвожу его подальше.
— Я не собираюсь тратить еще одно утро на то, чтобы отмывать все это, — говорю я.
Мать Елена потуже натягивает на плечи шаль.
— Два пути! Печать сломана. Почему Евгения это позволила? Она ведь знает… она знает!
События этой мерзкой ночи доводят меня до того, что во мне что-то закипает, я как бродячая собака, которая больше не может вынести, что ее дразнят.
— Евгения Спенс мертва! Она мертва уже двадцать пять лет! И не смей больше этого делать, мать Елена, или я расскажу миссис Найтуинг, что это твоих рук дело, и цыган тогда выгонят из этого леса, навсегда выгонят! Ты этого хочешь?
Лицо старой цыганки кривится.
— Ты видела мою Каролину?
— Нет, — устало отвечаю я.
— Она умеет очень хорошо прятаться.
— Она не…
Я умолкаю.
Нет смысла взывать к разуму цыганки. Она безумна, и я чувствую, что, если задержусь здесь еще немного, я и сама свихнусь. Я выливаю жидкость в траву и возвращаю ведро матери Елене.
— Ты не должна больше этого делать, мать Елена!
— Они придут, — ворчит она и тащится прочь, и пустое ведро позвякивает, как колокольчик.
Когда я возвращаюсь в школу, становится заметно холоднее, и я ругаю себя, что не прихватила шаль. Но это просто еще одна глупость в череде многих, совершенных мной, вроде попытки заставить Картика передумать. Что-то пролетает рядом, и я вскрикиваю.
— Кар! Кар! — кричит это.
Это всего лишь чертова ворона. Она садится среди роз и начинает клевать лепестки цветов.