Прекрасность жизни

Попов Евгений Анатольевич

Написать бы либретто оперетты "Поцелуй на морозе" про строителей ГЭС. Большие бы деньги можно было заработать. Всю бы оставшуюся жизнь потиражными кормиться можно было...- ошибочно думает Мирзликин.

Первая часть соревнования, а именно - параллельное бревно, являло собой деревянный спортивный брус, по которому в обыденной обстановке постоянно ходят спортсмены, выполняя различные полезные упражнения: подскоки, прыжки, кульбиты. В сечении брус представляет собой небольшую окружность, длина его колеблется от 3,0 до 3,5 м. Друзья-спортсмены на время уступили

свое любимое детище рабочим и служащим, желающим хорошо отдохнуть, весело провести время, принять участие в озорном искрометном празднике - ПРОВОДАХ РУССКОЙ ЗИМЫ.

И сейчас там сидели, обняв подмороженную водой небольшую окружность искривившимися по этой причине ногами, две расторопные бабенки. Раскраснелись, подруженьки, на духмяном сибирском морозце! И прически их растрепались, возвращая первозданную красоту пьяным зрелым женским лицам. Мохеровые шарфы поднимали эту красоту до уровня неземной. Они обе как будто бы сошли с картин древних живописцев. Сошли и уселись на параллельное бревно.

Когда подошел Мирзликин, они отдыхали. Они устали. Дышали ровно и твердо. Они дышали и радовались - своей усталости, белому свету, белому снегу, русской зиме, веселию, пьянству.

Они отдыхали, но каждая держала в правой руке по новенькому холщовому мешку. Мешки эти, как понял Мирзликин, были мягкие и гуманные. Мешки были набиты древесной стружкой производства столярной мастерской стадиона "Динамо". Налицо имелась старинная игра под названием "Бой мешков".

– Будя, отдохнули!
– крикнули из толпы, жадной до соревнования.

– Давай, давай, чего там примерзли? Состязайся!

– Ну и давай!
– крикнула тогда одна из соревнующихся, а вторая молча ударила ее мешком по голове. Но не попала, а промахнулась, а первая зато попала - прямо по голове. А молчаливая вторая была упорная и молча снова ударила. И на этот раз кре-е-пенько!

Потому что кричавшая "Ну, давай!" закачалась, затрясла головой, покачнулась, покачалась да и съехала с бревна прямо в снег, показав публике краешки теплого белья. Ее подняли, отряхнули, дали стакан. Баба выпила.

– Семеновнина взяла!
– крикнул маленький мужичонка, одетый для веселья в красную атласную рубаху поверх ватной телогрейки. И запел, и заиграл, щелкая по кнопкам гармошки:

Ай, Семеновна,

Баба русская.

Чего широкое,

А чего узкое.

Семеновна улыбалась гордо. Тогда вместо упавшей на бревно вскарабкался волосатый мужик, шофер необъятных размеров.

– Сразимся!
– крикнул он.

Ну и сразился... Опытная Семеновна как хватила его мешком, так он и полетел с бруса к чертовой матери.

– Закусывать лучше надо, Ваня!
– резюмировали зрители.

Победил ли кто в конце концов Семеновну или "баба русская" осталась непобежденной до самого финала, я не знаю, потому что этого и Мирзликин не знал.

Дело в том, что он уже стоял и смотрел на вертикальный шест. Шест упирался в стальное небо и тоже был полит, водой. Вода тоже обледенела. Это тоже было соревнование, поскольку наверху, где шест

упруго упирался в стальное небо, имелся привязанный к верхушке шеста приз, заключенный тоже в мешок.

– И почему кругом одни мешки?
– удивился Мирзликин.

– А что в мешке?
– поинтересовался Мирзликин.

Но ему никто не ответил. Все были увлечены собственными разговорами о мешке.

– А что в мешке?

– Там - бутылка "Коньяк" и клетка.

– Какая клетка?

– С решеткой.

– На кой с решеткой?

– Ты лучше спроси, какой коньяк.

– Мне коньяк ни на кой. Мне он на дух не нужен.

– Поднесли б задарма и выпил.

– Конечно бы выпил. А что в мешке?

– Там клетка и бутылка "Коньяк".

– А кто в клетке?

– Как кто в клетке? Петух.

– Жареный, что ли, петух?

– Жареный петух тебя в зад клюет, а там живой петух.

– Врешь!

– Зачем мне врать? Там петух и бутылка "Коньяк".

– Может, там водка, а не коньяк?

– Что ты, Василий? Разве я тебе когда врал, друг-портянка?

– Коньяк?

– Коньяк.

– А почему коньяк?

– Потому что коньяк дорогой.

– А водка, по-твоему, дешевая?

– Водка абсолютно дорогая, а относительно дешевая.

– А коньяк и абсолютно и относительно?

– Во-во. Хочешь - лезь. Все твое будет.

– А я бы залез.

– А ты и залезь.

– Я бы залез, так ведь как? Столб склизкий, я туда не долезу.

– Валенки сыми.

– Все одно не долезу.

– Это точно, что не долезешь. Потому что кто долезет, тот коньяк выпьет, а петуха унесет домой.

– Тогда ты лезь.

– Я тоже не долезу.

– Почему?

– Тут ум и грамота нужны. А я грамоте слабо обучен.

– Кто ж долезет?

– Так вон они щас и лезут, но они все равно не долезут.

– Глупые люди! Тут ум и грамота нужны. Эх, кабы кошки монтерские...

– Э-э, нет. Кошки противуречат правилам.

– Тоже верно.

– Так а как же, ребята, они эту хреновину туда прицепили? Кто лазил.

– Никто. Это - недостигаемая вышина.

– Почему?

– Потому что.

– Как же они достигли?

– А никак. Блочок, трос, по канатику подняли.

– Обманывают народ.

– Тебя обманешь! Ты на свою харю в зеркало посмотри.

– Это ты совершенно справедливо, Федор, говоришь. Со-вер-шенно справедливо...

"Кошки? Нет... Кошки противуречат. А как же тогда? Ведь кто-то должен долезть, должен доказать, должен покорить это стальное небо? Я ль не умен, я ль не грамотен, я ль не закален? И если не я, то кто же? Неужели эти выпившие лица? Эти дряблые мускулы? О-о-о, нет! Я докажу! Я вознесусь в наше стальное небо!.."

И не поломанная еще голова Мирзликина заработала. Парень думал, сопоставлял, изучал опыт добровольцев. Добровольцы шлепались. Добровольцы карабкались по обледенелому шесту. Товарищи толкали их снизу в теплые пятки. Доброволец повисит немного, как лапша, и шмякнется вниз.