Прекрасный желтый Дунай
Шрифт:
Напрасно рыболов протестовал. Всякое сопротивление было невозможным — пятнадцать против двоих. И, если бы Илья Круш не подчинился, его отправили бы в трюм и держали бы там, пока он не согласится.
При этом господин Егер вел себя совершенно невозмутимо и, казалось, всем своим видом подсказывал компаньону не упрямиться, а делать то, что велят.
Илье Крушу пришлось подняться на верхнюю палубу, там его проводили к штурвалу, рядом с которым стояли два матроса.
Хозяин тут же сказал:
— Лучше бы вы согласились на мое предложение, оно было выгодным… Вы вынудили меня применить силу… Тем
Хозяин не договорил, он закончил фразу жестом, смысл которого был столь же прост, сколь и грозен.
Илья Круш смирился со своей участью и лишь спросил:
— Какова осадка судна?
— Семь футов, — ответил хозяин.
Через четверть часа якорь был водворен на место, новый лоцман занял место у штурвала, а баржа быстро поплыла по течению.
Что до господина Егера, то никто им не занимался. Он то свободно перемещался по барже, то стоял на палубе, разглядывая болгарский берег, от которого судно почти не отклонялось, то сидел на запасной мачте, погрузившись в собственные мысли. Он не стремился поговорить с компаньоном, хотя никто ему этого не запрещал.
Во время еды их посадили вместе, в сторонке, а когда наступила ночь и баржа встала около берега, проводили в кормовую каюту и заперли на ключ.
Где вы, такие безмятежные, такие счастливые дни этого необыкновенного плавания, когда лодка останавливалась у набережных городов, когда Илья Круш предавался прелестям рыбалки и продавал свой улов в местах стоянок!
Так прошли дни 12, 13, 14 и 15 июля, никаких изменений в ситуации не произошло. Лоцман поневоле, стоя у штурвала, управлял баржей, управлял отлично, как человек, прекрасно знающий свое ремесло. Было очевидно, что хозяин, похитив его, отлично знал, с кем имеет дело. Плоскодонку, которая шла вниз по реке вместе с баржей, его люди заметили много недель назад. Как и большинство лодочников, они знали, что в ней плывет тот самый знаменитый Илья Круш. Затем, когда личность и невиновность лауреата «Дунайской удочки» были установлены на процессе в Пеште, стало известно, что прежде он плавал лоцманом на Дунае. Вот почему, оказавшись в затруднительном положении после потери лоцмана, хозяин решил во что бы то ни стало заполучить Илью Круша.
Конечно, всякий, кто с помощью силы ограничивает свободу себе подобного, ни при каких обстоятельствах не заслуживает прощения. Но хозяин баржи не походил на тех людей, кто ищет оправдания своим поступкам.
Здесь стоит признаться, что господин Егер, не открываясь своему компаньону, имел кое-какие подозрения относительно этой баржи. Будучи в курсе дела о контрабанде — а кто в Австрии, Венгрии и турецких провинциях не слышал о нем? — он вбил себе в голову, что баржа перевозит запрещенный груз и Лацко находится на ее борту. Возможно, это тот самый человек, который сел на нее несколько дней назад. Да! Это тот самый Лацко, которого преследует Международная комиссия и которого до сих пор не удалось захватить самому Карлу Драгошу!
Как бы там ни было, но господин Егер предпочел держать все в строжайшей тайне, даже от Ильи Круша. Если возникнет необходимость предупредить его, он сделает это… А до поры, пока длится плавание, надо просто наблюдать и думать, думать и наблюдать.
Добродушного
— Заметили, господин Егер, какого рода груз везет эта баржа?
— Конечно, бревна, доски, брус…
— Знаю, господин Егер, но еще я знаю, что это не слишком тяжелый груз…
— Разумеется, но к чему вы клоните?
— К тому, что непонятно, откуда у баржи такая большая осадка…
Господин Егер молча смотрел на компаньона, а тот продолжал:
— Когда я спросил хозяина, какова осадка судна, он ответил: «Шесть-семь футов». Так вот это кажется мне необъяснимым…
— Необъяснимым… почему?
— Даже если бы она была загружена камнем, металлическими чушками, то все равно не была бы столь тяжелой…
— В конце концов, какое вам до этого дело, господин Круш? — промолвил господин Егер после некоторого размышления. — Что им надо? Довести баржу до места назначения?.. Так отведите ее, а после возьмите деньги за работу.
— Никогда! — вскричал Илья Круш. — Господин Егер, меня принуждают силой! Когда мы приедем, я этого так не оставлю… призову их к ответу!
— Конечно, господин Круш! Человек, достойный звания рыболова, не допустит, чтобы с ним обращались подобным образом!
Была еще одна деталь, на которую Илья Круш счел необходимым обратить внимание господина Егера.
— Как видите, — сказал он, — теперь я не могу удить рыбу… А раз нет рыбы, то нет и выручки. В этих условиях ваши пятьсот флоринов — сумма слишком рискованная, я отказываюсь от них и, как только это проклятое плавание закончится, верну вам то, что вы мне дали…
— Решительно, господин Круш, — улыбнулся господин Егер, — вы самый честный человек на свете! Но не беспокойтесь, кто знает, может, все закончится не так плохо, как вы думаете!
И господин Егер пожал руку господину Крушу с такой сердечностью, что тот расчувствовался до глубины души.
Суда в низовьях Дуная, как пароходы, так и парусники, встречались очень редко. Но, даже когда это происходило, хозяин требовал отойти в сторону на большое расстояние, чтобы ни с кем не «травить», как называют на морском жаргоне разговоры.
Что касается городов и деревень, то здесь принимались те же предосторожности: баржа никогда не останавливалась у набережных. Она всегда вставала на якорь в нескольких сотнях туазов ниже и ни разу не причаливала к берегу или к месту впадения в Дунай притоков вроде Яломицы, Бузеба [121] и других. Поэтому у господина Егера и Ильи Круша не было возможности вступить с кем-то в контакт или бежать под покровом ночи. Когда после полудня 16 июля они достигли Брэилы, города на левом берегу, где ширина реки весьма значительна, с баржи невозможно было различить даже домов на фоне высоких западных гор.
121
Бузеб — турецкое название реки Бузэу, но Верн опять здесь ошибается: Бузэу впадает не в Дунай, а в его левый приток Серет.