Прелесть (Повесть о Hовом Человеке)
Шрифт:
Как это ново и тревожно, - подумал Андрей, - найти свет в абсолютном мраке и светить самому подобно звезде или Богу, да не в этом ли состоит истинное предназначение человека, появившегося из небытия?
Так вот что оно такое, найти свое истинное Я?! Уйти, уйти в свое истинное детство, в это бесконечно более далекое и величественное, чем самое далекое и прекрасное, о чем до сих пор мечтал, в небытие.
Откуда-то издалека послышался топот. Он увидел далекого всадника, мчащегося по несуществующему горизонту. Тот гнал куда-то в сторону.
Кто он? Откуда и куда он мчится? Он мчится ниоткуда и в никуда, сам себе отвечает Андрей.
– Я вижу Катю.
– признался Андрей.
– Да, я знаю, я вызвал ее из далека. Здесь в Пустоте, ей не укрыться за красивыми словами. Она кого-нибудь напоминает тебе?
– Никогда не встречал таких женщин.
– Честно, признался Андрей.
– Нет, я имею ввиду, не женщин, а какое-нибудь насекомое или животное. Впрочем, насекомое вряд ли. Такой бюст скорее наводит на мысль о млекопитающем... Хотя, если взглянуть с большим увеличением на грудь бабочки-капустницы... Ты не находишь, что ее роскошный загар, который она еженедельно обновляет под светом ультрафиолетовой лампы, вполне позволяет приписать ее, как выразился бы Набоков, к семейству Postnimfamanius. Конечно, о загаре Андрей ни говорил ни слова, и у него буквально перехватило дух от прозорливости Учителя.
– Но почему она не растворилась в Пустоте?
– Она просто очень далеко, и от этого выглядит как женщина на белом коне. Прибавь увеличение. Теперь вы будете вместе, вы одно Ничто!
Казалось, он выжал все, что можно было из своего микроскопа и ужаснулся. Нет, Катерина не распалась, как и все прочие, на мелкие насекомообразные части, она сама превратилась в двух сцепившихся навозных мух с синими перламутровыми брюшками. Мухи застыли, и только хоботок наездника слегка подрагивал. Потом он поднапрягся еще, и увидел как Пустота, кстати, увеличение на нее никак не действовало, подобно черной жидкости стала обволакивать Катерину. И та приблизилась к нему так, как будто Андрей давно уже покинул Воробьевы горы и снова попал на Воропаевский спуск. Или он здесь давно? Андрей не мог понять, он только сильнее сжимал рукой микроскоп, в нем оказалось килограмма три, и он боялся выронить его из рук. Когда Катя уже подошла, или он подошел на расстояние вытянутой руки, она перестала растворяться. Верхнее насекомое, из которых она состояла, выпустило огромное трубчатое жало в направлении Андрея.
Он поднял оптическое устройство над головой и потерял сознание.
13
"Микроскопу кранты, где взял?"
Послышался голос Вениамина Семеновича.
– На факультете, - промычал Андрей, еще никак не понимая что с ним произошло.
– Ну ты брат даешь! Зачем девушку напугал? И это опять на глаза напялил. Воропаев, повертел очками и сунул их навсегда в свой карман.
Андрей, словно заблудившаяся русская подводная лодка, всплывал на поверхность прямо под бортом американского авианосца.
– Господин студент, ты же ее утром спас, а вечером решил погубить?
Андрей огляделся вокруг. Все было в тумане, только вдали мигал синий фонарь. Потом проступило Садовое Кольцо и Воропаевский жигуленок с синим фонарем на крыше.
– Или кто надоумил?
– не отставал Вениамин Семенович, - Ох, знал бы кто, голову бы свернул.
– А где Катерина?
– спросил Андрей.
– Домой побежала в слезах. Дурак ты, разве ж так за девушками ухаживают?
И чего вообще ты тут делаешь,
– Нет, я был в университете...
– мямлил Андрей.
– Потом... черт, я же из себя не вышел.
– То то и оно, что вышел и нескоро уже как вернешься. Эх, раз уж я тебя на Ленинском чуть не задавил, то опять отвезу, но учти, последний раз, и то только потому, что тебя дома давно ждут.
– Кто?
– испугался Андрей
– Узнаешь вскоре.
По дороге все-таки заехали на факультет, и Андрей забежал в компьютерный класс. Большего всего он боялся, что останется открытой страничка Учителя, но на экране только светилось: Connection closed by foreign host.
Он закрыл свой логин, и под конвоем Воропаева был доставлен в общежитие.
Когда он зашел в свою келью (Воропаев чуть поотстал в прихожей), из темноты послышалось: "Умка!", и он почувствовал на плечах материнские руки. Сзади раздался не менее эмоциональный звук - это Вениамин Семенович переваривал услышанное, а потом дверь захлопнулась и они остались вдвоем.
– Мама!?
– как тогда на Ленинском проспекте вскрикнул Андрей и заплакал.
– Сынок, как же так...
– только и сказала мать, не имея сил оторваться от сына.
Они стояли так несколько минут, и оба плакали.
Потом как то пятясь, мать отошла вглубь к столу, и, разводя руками, пригласила Андрея:
– Я пока тут тебе щей готовила, их кто-то украл с общей кухни. Вот поешь хоть второе, стояла уж не отходила.
– Я не голоден, - сглатывая слезы отказался Андрей и добавил, -Мама мне плохо.
14
Нет, меня не проведешь, спорил с кем-то Воропаев. Ему припомнилась старая инструкция для следователей НКВД, найденная в архиве на Лубянке. Ее нашли в целую стопку, перевязанную полуистлевшей бечевкой.
Стопка долго стояла в коридоре, и сотрудники пятого управления часто спотыкались об нее, пока она не развалилась. Воропаев взял одну тетрадку с фиолетовым штемпельным грифом ДСП, сдул пыль и развернул наудачу. Речь шла о неком театрализованном методе "доводки" преступника перед арестом. Даже название было специальное - "Система Станиславского". Заподозренный и выявленный враг должен созреть. Этим значительно облегчалась заключительная стадия следствия и чистосердечного признания. Преступника монотонно и последовательно нервировали грубой слежкой (буквально наступая на пятки), случайными звонками в половине третьего ночи ("ах, извините, это не общество защиты здорового социалистического сна?"), туманными намеками ("ну ты старый хрен, куда спрятал керенки?") и невероятными совпадениями (например, одновременным приездом дальних родственников из Киева и Улан-Удэ).
Человек постепенно начинал ощущать какое-то жизненное неудобство, как будто его линия судьбы постоянно контролируется и подправляется кем-то со стороны, потом впадает в беспокойство, переходящее в беспричинную панику. Вот Здесь-то его и надо брать. Уж ни этой ли инструкцией пользовались Ильф и Петров, когда описывали, как Остап Бендер готовился к решительному штурму подпольного миллионера?
Помнится, тогда они с коллегами посмеялись, а вот теперь Воропаеву было не до смеха.
После того, как мать Андрея назвала сына Умкой, он сам себя почувствовал под системой Станиславского. События последних дней вдруг превратились в странную невозможную цепь невероятных совпадений, цепь, кованную не им, а кем-то всезнающим и всесильным.