Прелести
Шрифт:
— А что у тебя в первый раз было? — я до сих пор не интересовался, кто в камере за что сидел раньше.
— Сто сорок шестая — разбой. Ещё по малолетке. Пять лет отсидел. Вышел на свободу — нарочно никуда не влезал. Женился, жил спокойно. Почти шесть лет на воле провёл. Дочка большая выросла. Если бы не этот бык… — он ударил кулаком по шершавой стене. — Падла. Попался же… — и увидев, что я вопросительно поднял голову, продолжил. — Зашёл летом в кафе пивка попить (я кроме пива и не пил-то ничего), взял бутылку, сел за столик. А за соседним столом компания водку жрёт. Я их всех почти знаю, из нашего же района. Ну и один, как водится, начал дёргаться: «То, да сё…», пальцы веером. Я его по-хорошему попытался успокоить, а он стул хвать и
— Так ты тут, значит, с лета сидишь? — я задрал голову вверх и проводил взглядом очередную стайку местных «блатных» воробьёв.
— Ага, с июля в этой хате.
— Всё время в одной и той же?
— Всё время.
— Сторожила… Контингент, наверное, раза три при тебе сменился? Никого не осталось из тех, с кем в июле сидел?
— Точно, никого, окромя одного, — Макар, усмехнувшись, переглянулся с Сергеем. — Есть ещё один, кто с лета вместе со мной баланду хавает. Вроде брата родного — не разлей вода. Куда я, туда и он. Дружбан… Не знаешь о ком я говорю? Ну… — он сделал паузу. — Я, как заехал в хату, его на следующий день к нам перевели. Биография — не подкопаешься. Двадцать лет по лагерям различным мотался. Где только не был. И на севере, и в Осетии, и на других зонах Союза. Арестант со стажем. Четыре года получил и два из них уже после вынесения приговора на тюрьме торчит. Понял теперь, кто?
— Барон?
— Он голубчик, — Макар опять глянул на Чернова. — С Серёгой мы уже на эту тему разговаривали. Из-за этого Барона моя жизнь здесь вся нараскоряку пошла. Мразь конченая. Я — лох, при нём свою делюгу подробно раскладывал, да про вольные делишки распространялся. А потом удивлялся: «Откуда следователь всё знает?» Сука… — Макар точно танк двигался взад-вперёд по дворику, наклонив голову, готовый пробить эту прочную стену. — Я к следователю, он в тот же день следом за мной к адвокату. К какому адвокату? Ему приговор вынесли, чёрт знает когда. Тем более дрель украл в деревне… Да с такой делюгой даже к следователю всего раз вызывают — ясно, как солнечный день в совхозе. А его каждую неделю выдёргивали раньше. Сейчас чуть пореже… У него оборванца денег на адвоката отродясь не было, к адвокату он ходит… Вот козлина.
— Главное ведь, не предъявишь ничего, — вмешался Серёга. — Барон скользкий, на всё ответ найдёт. Столько лет за решёткой — всему научишься.
— Ага, — внезапно остановился Юрик. — Я ему пару раз ненавязчиво вопросик подкидывал, так он отвечает, что на него новое дело шьют, потому и сидит на тюрьме. Что тут скажешь? Выпулить из хаты его нельзя, заорёт: «Беспредел!», мне же потом и предъявят за это. Вот и остаётся только себя ругать за то, что раньше «дружбана» не разглядел.
— Да, весело… — я тоже остановился и набрал в лёгкие морозный тягучий воздух. — Вот тебе и удобная хата. Маленькая, народу немного, места всем хватает, да ещё и телевизор в придачу… А что, Бертник к адвокату часто ходит? Или именно сегодня вызвали?
Макар и Чернов одновременно усмехнулись. Юрий внимательно посмотрел на меня и, перестав улыбаться, ответил. Ответил после секундной паузы.
— Насчёт Бертника не знаю. Своё мнение о нём я тебе уже высказывал. Думай сам. Тройники — маленькие хаты для того и существуют, чтобы в них такие компании, как наша, подбирались. По всей тюрьме по пять человек на одну шконку приходится, а у нас благодать. Только на хрен она такая благодать не нужна. Обратил внимание, что в нашей камере никто не пьёт, даже траву не курит, хотя возможность достать всё это есть? Это потому, что каждый на каждого
— На меня?
— На тебя, на тебя. Ты ведь у всех про Хазара расспрашиваешь?
— А ты откуда знаешь?
— Да вся хата уже знает, не я один. Не догадываюсь, какие у тебя расклады и зачем тебе Хазар нужен, мне это не интересно и, если честно, всё равно, но вот желающие подобную тему раздуть могут появиться. Так что, смотри. Здесь — тюрьма…
— А… Вот оно что?.. — я щёлкнул языком и посмотрел через сетку на бдящего дубака с автоматом Калашникова в могучих руках. — Ну, это дело поправимое. Насчёт Хазара спрашивал потому, что кроме него и своего подельника в Воронеже не знаю никого. Если бы как-то весточку ему на волю дать, глядишь, может быть, помог чем. Гревом, адвокатом. Только, походу, всё впустую. Никто не знает ничего или делают вид, что не знают. Не по тюрьме же отписывать?
— Ты это серьёзно? — Юрий почесал рыжую голову. — Тут, видишь, какая закавыка… Я сам о нём подробно не знаю, но если ты правду говоришь, что с Хазаром знаком, то можно было бы смотрящему отписать, а там решить, что к чему. Юрик-Дух если его знает или хотя бы что-нибудь знает, то найдёт возможность переслать мульку на волю. Только стоит ли? Столько шуму поднимется, а тебя, может быть, выпустят скоро. Дело-то пустяковое, хотя… — он вновь задумался на ходу.
— Да не забивай голову, — махнул я рукой. — Придумаю что-нибудь. Это… Я сегодня у следака был. Он говорит, что дело закрывать будет, но я на обследование напросился, по поводу «съехавшей крыши». Может быть, на вольную больницу уйду.
— Какое обследование? Закосматить решил? — Серёга уже несколько минут стоял в углу дворика.
— Попробую, может что получится. Не получится, так на диете посижу хотя бы немного.
— И что, есть на что косить? — приподнял бровь Юрик.
— Ещё бы. На психопатию, — и солидно развёл в стороны руки.
— А… Психопатия… — передразнили в голос оба арестанта. — Ну, пакосмать, пакосмать. Всё равно делать нечего. Глядишь, и вправду на вольную больницу увезут, — Макар улыбнулся. — Или в дур-хату к настоящим психам, там точно крыша съедет набок, — загоготал Серёга. — А может, у тебя уже съехала? А? Ну-ка повернись, погляди влево-вправо. У нас тут один косматил, так его менты дубинками лечили. Лучше всяких таблеток. Сотрясение мозга получил, сразу выздоровел, — и опять оба заржали.
— Га-га-га, — передразнил их я. — Подсказали бы лучше, что да как.
— Начнёшь косматить, подскажем, — у Юрика поднялось настроение, и даже, как будто показалось, что нудные звуки «чарующего» горлового пения, доносившиеся из репродуктора, уменьшили громкость своего звучания. — Когда он только устанет, этот погонщик верблюдов?
— Не верблюдов, а оленей, — умно поправил Сергей.
— О, ещё один знаток прекрасного. Куда деваться? — Макар хлопнул себя по ногам. — Ты мне уже надоел со своей мудростью. Как бочка в затычке, что ни скажу, сразу лезешь умничать.
— Ага, точно бочка в затычке, — хмыкнул Чернов. — Бочка в затычке… Сам придумал или тоже по радио услышал?
— По телевизору, — низким голосом отпарировал Юрик.
Серое небо навалилось на сетку и продавило её своей многотонной тяжестью. Рыхлый морозный снег хрустел и отсчитывал километры и похожие друг на друга дни. Стены дворика сжимались и разжимались, стараясь поймать в ловушку, раздавить и сожрать хватающиеся за жизнь, вездесущие, но сжатые в пространстве электроны, нейтроны и протоны незамерзающей машины времени. Движение по вытоптанной в снегу колее. Зимнее движение.