Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб

Иванова Татьяна Всеволодовна

 Збигнев быстро взобрался на своего коня и, сопровождаемый облаком кровососущих насекомых, не задерживаясь, умчался. Всеслав осторожно встал сам и помог выбраться из-под дуба своей невесте. Та, по-прежнему придерживая ворот одной рукой, огляделась в поисках плаща. Порванную рубаху срочно нужно было прикрыть. Сольмир поднял плащ и протянул ей.

 - Так кому, Любава?
– настойчиво повторил Творимир.

 - Кроме меня, конечно, - уточнил Всеслав.
– Я никому не говорил. Только недавно обмолвился. Когда ты не вернулась.

 -

Очень вовремя обмолвился, - с горечью вмешался Сольмир.
– Я тогда и понял, что произошло. Жаль, раньше не знал. Иначе действовал бы по-другому. Ты даже мне ничего не рассказывала.

 - Зато мне Збигнев много чего о тебе рассказал. Ты действительно ему заклятый клад нашел?

 - Всеслав присвистнул, сообразив, зачем Збигневу потребовалась женитьба на сироте.

 - Нет, конечно. Морок навел. Мне нужно было отвлечь его от Ростиши. Я не думал, что привлеку его к тебе, говоря, что нужно жениться на сироте. Прости меня. Мы едва не опоздали.

 - Я не знала, что ты такой страшный...

 - Сын волхва, из песни слов не выкинешь, - с прежней горечью ответил Сольмир.

 - Итак, Любава, кому ты еще рассказывала о себе?
– Творимир не давал им отвлечься. Еще бы! В этом неприятном деле оказалась замешана его мать. Он с ней так и не наладил отношений, хотя и старался. С единоутробными братьями своими младшими он уже свободно общался, но с матерью - нет.

 - Никому больше... Вспомнила! Я рассказывала о себе только княгине Предславе.

 - И Предслава не стала держать язык за зубами. Интересно...
– начал было Всеслав, но вспомнив о внимательно слушающем Сольмире не сказал того, что думал.
– Очень интересно. Ты, кажется, говорил, Творимир, что твоя мать из поморян родом?

 - Да. И что?

 - Думаю, - неопределенно ответил польский рыцарь, искоса еще раз посмотрев на Сольмира.
– Давайте все домой. Устали же. Любава, где твоя Гулена?

 Любава звонко свистнула. В ответ раздалось конское ржание, и гнедая кобыла, изогнув длинную гибкую шею, выскочила на поляну.

 - С завтрашнего дня ты, Любава, опять начнешь тренироваться с нами, - твердо сказал Творимир.
– Ты расслабилась.

 - А мне можно тренироваться в паре с тобой, Творимир?
– спросил Всеслав.
– Ты хорош в поединке.

 Творимир не возражал и они все мирно поскакали в замок, не ожидая уже в этот день ничего плохого.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 Когда Любавины спасатели подъехали к конюшне замка воеводы, то там обнаружили Добровита, с интересом изучающего белого оседланного коня, стоящего в стойле.

 - Та-ак, - протянул Всеслав, переглянувшись с лучшим новгородским следопытом.
– Похоже, что это конь пана Герхарда, королевского мечника. И, если я прав, - добавил он еле слышно, - то кого-то нужно срочно предупредить о его приезде. Потому что старший сын пана Герхарда недавно постригся в монахи. И с тех пор пан королевский мечник считает своим

долгом мстить тем, кто отнял у него сыночка. И вряд ли он случайно в эти места наведался.

 Он еще договаривал, а Добровит уже бросился седлать своего коня. Сольмир внимательно оглядывал своего скакуна, оценивая степень усталости коня. До деревни Вершичи скакать было всего ничего. Не только им, но и пану мечнику.

 - Вот ведь, что стоило вашему батюшке сидеть тихо, - продолжил Всеслав, заводя своего коня в стойло. Любава расседлывала Гулену в соседнем стойле.
– Что за истории с исцелением окрестных поселянок?

 - А он должен был им отказывать?
– возмутилась Любава.
– Пусть, мол, и дальше болеют, лишь бы меня никто не трогал? Такие люди так не поступают.

 - И все же...
– с сомнением пробормотал Всеслав.

 Люди уверяли, что приходящие бабы просто раскрывали перед старцем тело с какой-либо болячкой, тот макал палец в лампаду с маслом, горящую в клети, где он жил, и пальцем мазал заболевшее место крест-накрест. После чего любая хворь полностью проходила. Так, во всяком случае, рассказывали люди. И, судя по толпам паломников в деревню Вершичи, какая-то доля истины в этих историях была. К пустому колодцу, как известно, за водой не ходят.

 Много было говорено о том, стоит ли насаждать христианство силой, но никто не говорил о силе чуда, несокрушимой силе подлинного чуда, которой пользовался старый афонский монах. А сила эта превосходила все, что могли предоставить немецкие вооруженные миссионеры.

 - Нужно попытаться задержать пана Герхарда, Любава, - тихо снова заговорил польский рыцарь.
– Вон, он идет. И конь оседлан. А твои только-только ускакали.

 - Добрый день, пан Герхард, - улыбнулась Любава королевскому мечнику.
– Это ваш конь такой чудесный? Как вы его достали?

 - В бою, - коротко ответил пан Герхард и направился к упомянутому боевому трофею.

 - Я не ошибаюсь, мы могли видеть следы вашего коня далеко отсюда в начале весны? Мы наткнулись тогда на убитых неповинных и беззащитных монахов, - продолжила Любава дрогнувшим голосом.

 - Ты этого не одобряешь, девчонка самарянской веры?
– холодно спросил пан Герхард, остановившись.

 - А ваша истинная вера одобряет убийство? Убийство беззащитных?

 - Для высшей цели - да.

 - Ну и для какой же высшей цели убили тех монахов?

 Пан Герхард произнес прочувствованную речь на тему о превосходстве польского народа над другими славянами и о том, что не стоит портить веру этого народа дурной закваской.

 - Ну и чем же дурна закваска афонских монахов? Ну ладно я, плохо пощусь, плохо молюсь и читаю Евангелие по-славянски. Пусть. Но эти монахи так постятся, что вообще ничего не едят, молятся днем и ночью, читают Евангелие на законном греческом языке. Чем же они плохи?

 Пан Герхард задумался, потом неожиданно честно ответил.