Преображение миллионера
Шрифт:
Потому что Майкл никогда не жил в страхе.
А Найлу приходилось.
Вздохнув, он подошёл ближе к могильному камню и, подоткнув под себя полы пальто, сел на землю.
– Спорю, ты удивлен увидеть меня здесь? – Найл поднял зажатую в руке зелено-золотую бутылку. – Ты же не думал, что я принесу цветы? – он достал из кармана две стопки. – Только лучший ирландский виски. «Джеймсон». И я даже купил тебе стакан.
Поставив стопки рядышком на землю, он налил немного янтарного алкоголя в каждую из них. Подняв одну, мужчина осушил ее одним глотком. Тепло пронеслось по его языку, обжигая пищевод, прежде чем опуститься в его желудок. Древесный дубовый аромат лучше помог ему справиться
– Черт побери, – просипел он, кивнув, прежде чем выбрасывая стаканчик. – Будем здоровы, – отсалютовал он ему, а потом вылил и алкоголь. – Я знаю, что ты задаешься вопросом, что же я делаю здесь. В Бостоне? Навещаю тебя? Прошло всего три года. Почему же сейчас? – спросил он, разливая ещё виски по стаканчикам. – Что ж, у меня на все один ответ, который ответит на все вопросы – я облажался, – Найл сделал ещё один глоток мягкой жидкости. – Сложно поверить, да? – фыркнул он. – Мне и правда нужно быть сейчас в Дублине. Мне нужно было вернуться уже дней пять как. Я уже в пятый раз перенес свой рейс туда. Заплатил пять раз. Эта авиалиния без ума от меня теперь.
Он хмыкнул, и этот звук оцарапал его горло.
– Если бы я был поумнее, если бы я был тебе лучшим другом, я бы прыгнул на этот самолёт и вернулся домой... Но я не могу. Я пытался, но не смог. Я просто сижу в этом чертовой номере отеля и наблюдаю, как один день переходит в другой.
Покачав головой, Найл устремил взгляд вдаль, на бесконечные ряды расплывающихся каменных возвышений.
– У меня есть признание для тебя, Майкл, – он замолчал, изучая янтарное содержимое стаканчика в руке. – Мы были друзьями долгое время. Я никогда не мог взаправду поверить, что ты выбрал в друзья меня – богатенького, нахального мальчишку с забавным акцентом. Но ты видел то, что скрывается под поведением, и достучался до испуганного, неуверенного мальчика. Я любил тебя за это – даже когда не мог сказать это. Но знал ли ты, что каждое утро я просыпался в страхе, что ты вот-вот осознаешь, что я не достоин? Домработниц я видел чаще, чем собственных родителей. Если я был таким незначительным и утомительным для своих родных, то имел ли я шансы на успех с другими людьми? Я никогда не чувствовал себя... достойным твоей верности и дружбы. И я жил в страхе, что ты покинешь меня, как все остальные.
Он откинул голову назад, закрыл глаза и насладился лёгкими покалываниями падающего снега на участках кожи, не прикрытые одеждой.
– Я даже могу слышать тебя сейчас. «Какого черта?» – мужчина хмыкнул, почти явственно слыша его низкий голос с ярким акцентом Новой Англии. – Но ты ушел от меня, не по своей вине, но... впервые с тринадцати лет, я был один. У меня по-прежнему был отец, но единственный человек, который понимал, что иногда я могу быть эгоистичным, высокомерным и чертовски упрямым – и это я многое упускаю – и все равно любил меня, ушел от меня. Разве что это было не совсем правдой. Ещё была Хлоя.
Прикончив остаток виски, Найл снова поднял рюмку, которую принес для Майкла и отхлебнул из нее. Вздохнул, а потом вылил его, медленно, неохотно.
– Я знаком с ней столько же, сколько и с тобой. Долгое время она была твоей забавной, саркастичной, очаровательной младшей сестрой. А потом в один момент... она перестала ею быть. Хлоя превратилась в прекрасную, чувственную, любящую женщину, которая смогла увидеть под бравадой боль. Смогла пробиться через показную крутость к одиночеству. А я не знал, что с этим делать, с ней. Я убежал, испугавшись до чертиков. Я оттолкнул ее, оборвал с ней связь. Потому что боялся, что потеряю ее, как потерял тебя.
У него вырвался короткий лающий смешок, когда он салютовал мраморному монументу своим напитком.
– А теперь
Он потряс головой, его веселье сошло на нет, а вместо него накатило жаркое, склизкое чувство вины. Даже тусклое сияние виски не могло избавить от него.
– Я вернулся в Бостон из-за твоего письма, и из-за него же я пытался удерживаться на расстоянии. Но план провалился – и провалился с треском– я пытался сравнивать ее с Вероникой. Относиться к ней так же, но она не моя бывшая. И никогда не станет похожей на нее. И из-за своего страха, гнева и неуверенности я причинил Хлое боль, Майкл. Я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить себя за боль в ее глазах, чьей причиной являюсь я. Пять дней я провел в кромешной аду, зная, что ей очень плохо, а мне не хватает чертовой смелости, чтобы пойти к ней. В ней есть добро – добро, которое не потухло от разочарований, потерь и боли. Она храбрая, красивая, щедрая, великодушная и самоотверженная. Она... она мое все, – прошептал он.
Эти слова выходили, как будто внутри него прорвалась какая-то сдерживающая доселе этот потоп дамба. И все горе, паника, уязвимость и стыд освободились и ринулись наружу, сметая все своем пути. Но, как надежда в ящике Пандоры, очищающая, светлая правда трепыхалась на дне этого потока, очень хрупкая, но живая.
– И она любит меня, – прошептал Найл, и его наполнило ощущение чуда, наполнило до краев, чуть не причиняя боль своей насыщенностью. – И я... я тоже ее люблю. Боже, помоги мне, я тоже ее люблю, – повторил он, и изумление от этого осознания могло подкосить его, если бы он уже не сидел. – В своем письме ты сказал, что ей нужен мужчина, который будет любить ее всем своим существом. Мужчина, который посвятит ей всего себя, обеспечит ее домом и семьёй, о которой она мечтает. Я этот мужчина. Да, черт побери, она заслуживает лучшего. И я сам пока не заслуживаю ее. Но ее любовь делает меня достойным.
Найл сделал ещё один вдох. Но этот был очищающим. Невесомым. Как и его плечи, на которых больше не было бремени.
– Кажется, я здесь, чтобы сообщить, что не смогу сдержать свое обещание тебе, но могу кое-что другое. Я не могу оставить Хлою, но я могу дать ей блестящее будущее с семьей, защищенностью и мужем, который боготворит землю, по которой она ступает. Я могу дать ей вот это «и жили они долго и счастливо».
Поднявшись на ноги, Найл налил последнюю рюмку для друга, вылил ее и закрутил крышку бутылки. Бутылку он засунул в карман и подошел к надгробью. Положив на него ладонь, он наклонился и поцеловал камень, ощущая, как от прикосновения к холодному мрамору немеют губы.
– Я не говорил тебе этого, пока ты был жив, но я люблю тебя. Ты был лучшим другом, о котором мальчик или мужчина мог мечтать, – он прочистил горло, моргнул, чтобы согнать слезы, туманившие взор. – Если у тебя есть связи с кем-нибудь там наверху, сейчас было бы неплохо попросить их об одолжении. Мне понадобится вся помощь мира, ибо я иду умолять. Пожелай мне удачи.
– Хлоя, знаю, я уже говорил, но мне просто хотелось бы подтвердить. Ты, хм, замечательно выглядишь.
Племянник профессора Дженсена задыхался от восторга, не в силах отвести взгляда в очках от ее груди. По-видимому, это был тот самый племянник, которого ее мать просила ей в партнёры для вечеринки в ее фирме. Казалось, Розалинд решила не разбрасываться потенциальными зятьями. Как говорится, нет расточительства – нет нехватки, а чего добру пропадать.